— Тебе бы отдохнуть, господин, — пожурил я. — Работа подождет.

— Какая ж это работа — это удовольствие!

— Попил бы ты отвара мать-и-мачехи с медом, — посоветовал Галахад.

— Я вот уж неделю ничего другого не пью. От простуды лишь два средства помогают: либо смерть, либо время. — Артур подобрал молот и звонко стукнул по остывающей железяке, затем качнул кожаные мехи, подающие в горн воздух. Зима закончилась, но, невзирая на Артуровы заверения, будто в Иске погода всегда мягкая, день выдался студеный: аж до костей пробирало. — Ну и чего там затевает твой мышиный король? — осведомился он, раздувая горн до алого накала.

— Никакой он не мой, — буркнул я, имея в виду Сэнсама.

— Он интригует, верно? Хочет посадить на престол своего собственного ставленника.

— Но у Мэурига нет права на трон! — запротестовал Галахад.

— Ни малейшего, — согласился Артур, — зато есть множество копий. А ежели он женится на овдовевшей Арганте, то притязания свои отчасти подкрепит.

— Мэуриг не может на ней жениться, он ведь уже женат, — возразил Галахад.

— Гриб-поганка — отличное средство отделаться от неудобной королевы, — заверил Артур. — Так Утер избавился от первой жены. Подбросил поганку в тушеные грибочки. — Он подумал с минуту, затем швырнул подкову обратно в пламя. — Приведи ко мне Гвидра, — приказал он Галахаду.

Пока мы ждали, Артур упрямо терзал раскаленное докрасна железо. Подкова — штука нехитрая: просто-напросто железная пластина, защищающая чувствительное копыто от камней. Всего-то и нужно, что железная скоба спереди да пара ушек сзади, где крепятся кожаные ремешки, но у Артура не получалось и этого. Скоба вышла слишком узкой и высокой, пластина — кривой, ушки — непомерно большими.

— Почти годится, — объявил он, еще с минуту обрабатывая железку молотом.

— Годится для чего? — усмехнулся я.

Артур бросил подкову обратно в горн, снял прожженный передник — в кузню вошел Галахад вместе с Гвидром. Артур пересказал сыну вести о близкой смерти Мордреда, затем поведал о вероломстве Мэурига и наконец спросил напрямую:

— Гвидр, ты хочешь быть королем Думнонии?

Гвидр явно опешил. Славный он был паренек, но юн, очень юн. И, как мне кажется, не слишком-то честолюбив, вот у его матери честолюбия хватало на двоих. У него было лицо Артура, вытянутое, скуластое и в придачу настороженное — словно Гвидр неизменно ждал от судьбы подлого удара. Он был строен и худощав, но я достаточно часто упражнялся с ним на мечах, чтобы знать — эта обманчивая хрупкость таит в себе упругую мускулистую силу.

— У меня есть право на трон, — сдержанно ответил он.

— Ага, потому что твой дед затащил в постель мою мать, — раздраженно ответил Артур. — Вот и все твои права, Гвидр; не обольщайся. Я другое хочу знать: ты вправду хочешь быть королем?

Гвидр глянул на меня в надежде на поддержку, поддержки не обрел и вновь обернулся к отцу.

— Думаю, да. Хочу.

— Почему?

И вновь Гвидр замялся: наверное, в голове у него вертелись тысячи доводов. Наконец он вызывающе вскинул голову.

— Потому что я рожден для трона. Я наследник Утера, так же как и Мордред.

— Ах, значит, ты у нас для трона рожден? — саркастически усмехнулся Артур. Он нагнулся, качнул мехи, горн взревел, плюнул искрами в кирпичный колпак. — Да все, кто есть в этой кузне, — все сыновья королей, кроме тебя одного, Гвидр, — яростно проговорил Артур. — И ты говоришь мне, что рожден для трона?

— Тогда стань королем ты, отец, и тогда я тоже буду сыном короля, — отозвался Гвидр.

— Хорошо сказано, — похвалил я.

Артур сердито зыркнул на меня, из кучи у наковальни вытащил обрывок тряпки, высморкался, выкинул лоскут в горн. Все мы сморкались в два пальца, но Артур всегда отличался опрятностью.

— Хорошо, Гвидр, признаю: ты принадлежишь к роду королей. Ты внук Утера и, следовательно, имеешь право на трон Думнонии. Вообще-то право есть и у меня, но я не намерен им воспользоваться. Я слишком стар. Но с какой бы стати мужам вроде Дерфеля и Галахада идти в бой, чтобы возвести тебя на трон Думнонии? Объясни-ка мне.

— Потому что из меня получится хороший король, — промолвил Гвидр, краснея до ушей. — А из Морвенны выйдет хорошая королева, — добавил он, оглянувшись на меня.

— Все короли до единого когда-то уверяли, что хотят лишь добра, — пробурчал Артур, — и большинство оказывались дурными правителями. Почему ты считаешь, что с тобой получится иначе?

— Здесь судить тебе, отец, — парировал Гвидр.

— Я тебя спрашиваю!

— Но если отец не знает характера сына, так кому его и знать? — парировал Гвидр.

Артур отошел к двери, распахнул ее, выглянул во двор. Двор был пуст, ежели не считать привычной своры псов, и он обернулся к сыну.

— Ты хороший человек, сынок, — неохотно признал он, — честный, порядочный. Я горжусь тобой, но, сдается мне, ты видишь мир в розовом свете. Вокруг полно зла, настоящего зла, а ты с ним не считаешься.

— А ты считался — в моем возрасте? — спросил Гвидр. Артур улыбнулся краем губ сыновней проницательности.

— В твоем возрасте, — проговорил он, — я полагал, что смогу перекроить мир заново. Я верил, что миру нужно одно: честность и доброта. Я верил, что если обходиться с людьми по-доброму, если дать им мир и справедливость, они ответят благодарностью. Я думал, что смогу уничтожить зло добром. — Артур помолчал. — Наверное, я принимал людей за собак, — удрученно продолжил он. — Дескать, если дарить их любовью, они сделаются мягки и кротки, да только люди не собаки, Гвидр, они — волки. Король должен управлять тысячей честолюбивых замыслов, и все они подсказаны обманщиками. Тебе станут льстить в глаза и глумиться у тебя за спиной. Тебе будут клясться в верности до гроба, злоумышляя против твоей жизни. И если ты уцелеешь и все интриги и заговоры потерпят крах, однажды, седобородым старцем вроде меня, ты оглянешься вспять на свою жизнь и поймешь, что ничего не достиг. Ничего. Младенцы, которыми ты восхищался, пока матери качали их на руках, вырастут убийцами, насажденное тобою правосудие выставят на торги, люди, которых ты защищал, по-прежнему голодны, а враг, которого ты разбил, снова угрожает твоим границам. — С каждым словом Артур распалялся все больше, но теперь смягчил гнев улыбкой. — Ты этого хочешь?

Гвидр выдержал отцовский взгляд. Я было подумал, что юноша дрогнет или, может, заспорит с отцом, но он нашел достойный ответ:

— Я хочу, отец, обходиться с людьми по-доброму и дать им мир и справедливость.

Услышав из уст сына свои же собственные слова, Артур не сдержал улыбки.

— Ну, ежели так, то, пожалуй, мы и впрямь попробуем сделать из тебя короля, Гвидр. Но как? — Он вернулся к горну. — Мы не можем провести копейщиков через Гвент. Мэуриг нас не пропустит. А без копейщиков трона нам не видать как своих ушей.