и без желания на то самого человека просто откровенно бесчеловечен. Я и наши врачи на базе в этом солидарные противники всяческого вторжения в биохимию юного организма. Они не преступники, а только оступившиеся мальчишки — почти дети. Чего и не хватало тому же Олегу? Ты ведь с ним дружен, а ничего не знал.

— Олег не впускает никого в свою личную жизнь. Это его право.

— Нет, мы должны быть хрустальными друг для друга. А Франк — психолог никакой, он же аутист. Он не смыслит в людях ничего, но это как раз и норма для психологов. Как многопрофильный врач и практик, он уникальный спец, но душа юного космодесантника — не его епархия. И вообще он архаичен, с причудами. Человек, ушибленный страшной личной трагедией. Разве может он помочь Олегу, Артуру? Мы все должны быть друг другу врачевателями нашей всеобщей тут коллективной души. Никакого индивидуализма. Мы же не пещерные люди, хотя и живем под землёй. Что же касается тебя, ты мне тут всех ближе и понятнее. Будь со мною открыт, и я буду платить тебе тем же. Нам здесь не выжить иначе, вразбивку, каждый по своему отсеку. Мы не должны забывать, что мы единая сила! — и он сжал кулак. На его безымянном пальце блестело огромным кристаллом кольцо из тёмного, почти чёрного местного сплава. — Единственное, чего я не потерплю здесь, это появления гибридного потомства. Нам не нужны полукровки.

— Нам, кому?

— Нам, Земле. И это нерушимый закон тут. У меня! — повторил он с ударением.

— Вы так их презираете?

— Дело в другом. Мы можем не просчитать возможных опасностей таких смешений. То, что они похожи, не значит такие же.

Антону вдруг пришло в голову, что если бы у них с Голубикой кто-то родился, был бы он против? Считал бы своего ребёнка не совсем человеком? Как такое может быть? Если ребёнок возник, значит и человек. В противном случае никого родиться не может, если нет видового родства. Он внимательно посмотрел в глаза Венда. Они были пронзительны, но отталкивали и не пускали в себя. Венд вдруг сказал:

— У тебя ведь не получился ребёнок? Потому что твоя земная природа оказалась мудрее твоего влечения. Она не захотела слиться в оргазме с другим миром, как это делал ты.

— А у других были дети?

— По возможности идёт, конечно, отслеживание, но чёткого и неукоснительного закона же нет. Не знаю, как там было при Горациевиче, а было там всякое, знаешь ли… Но при мне, вроде бы, нет явных союзов, приводящих к совместному потомству.

— Нет? — Антон мало что и понял из его невнятных пояснений.

— Почти, — ответил он, сосредоточенно глядя в свой кристалл.

— Что значит «почти»?

Рудольф взглянул на него искоса и непонятно, но ничего не пояснил. Антон тоже стал следить за его кристаллом. Какова его искренность, он уже понял, если, конечно, верить Франку, что у него у самого, у Рудольфа, была здесь дочь и уже взрослая. «Почти», — Антон усмехнулся. Франк никогда не сказал бы того, что сомнительно или не проверено им лично. Таков был человек — безупречный кристалл, но уже без включений. Антон опять вернулся к изучению камня Венда. Казалось, что там, в глубине камня возникает какое-то движение, набухают и исчезают неуловимые лики неуловимых существ.

— Что это у вас? — спросил Антон, поражённый игрою камня.

— Память. Подарок одного беженца из Архипелага. Видишь, как он меняет цвет? Иногда мне кажется, что он живой, неуловимо дышит. Возможно, это искусственный кристалл — порождение иного мира. Некий механизм или структура, созданная для неизвестной цели, не исключено, что и опасной.

— Зачем носите?

— Изучаю его воздействие.

— Но если опасное?

— И что? Как изучить, если не прикасаться?

— Как сейчас Олег, Артур?

— Сам понимаешь как. Артур всё перенёс спокойно. Ну, относительно. Он же не убивал. Хотя… А Олег? Девчонка была хороша даже по нашим земным стандартам. Редкая. И её жаль. В притон попала случайно. Да они все там не по призванию, знаешь. Подонки выкрали её у родителей. Но здесь такое происходит постоянно. Если в их червивой аристократии спрос на разврат, как думаешь, мало будет желающих его удовлетворять? Любым путём? Олег был как бы её спаситель, он так думал. В столице забрёл туда случайно, из любопытства. Но забрёл не ради её спасения, сам понимаешь. Я ему говорил, если распирает в одном месте, не стесняйся и говори мне, у нас предусмотрены и эти потребности. Но он же гордый, возвышенный. Он ушёл искать любви. И что нашёл? Если бы он не был таким конспирологом, она осталась бы тут. Но я же ничего не знал! Она вышла сама, пока он был на объекте, и её выставили как нарушителя режимной зоны. Кто она? А если шпионка? Но по счастью, мне удалось прощупать её мозги, и я её отпустил. В противном случае…

— А что, были женщины — шпионки?

— Да сколько угодно.

— Их ликвидировали? Как и мужчин?

— Нет, — ответил он насмешливо, — их сажали в цветочные горшки, чтобы украшать нашу скучную жизнь в подземельях.

— И были красивые среди них, молодые?

— Я никогда не смотрю им в лица. Вернее не запоминаю.

— Их не было жалко?

— А если бы угробили нас всех тут? То как? Ты спросил бы у тех, кто выжил после нападений их диверсионных групп. Я часто привлекаю их к ликвидации, и они не против этого. Потому что избавлены от иллюзий. Какие они женщины, если влезают в мужичьи игры? Они убивают нас точно также хладнокровно, как и мужские особи. Но мы не они. Мы отпускаем женщин. Правда, им проводят полную зачистку активной памяти, и что с ними происходит, когда их вышвыривают за пределы гор, в пустыни, я не интересовался. Думаю, что им не так уж и плохо там жить, они, по сути, рождаются там заново. С чистой и девственной головой. И это ещё при Разумове изобрёли такой вот новый вид ликвидации врага. Задолго до тебя, когда ты проявил свою милость убийце Голубики. А ты думал, что я тебя осуждал тогда? Нет, конечно. По инструкции же — пол врага не учитывается. Они в ГРОЗ считают, что у местных и нет никакого пола. Что они как деревья или микробы. А здесь и у деревьев есть пол — мужской и женский. А вы-то считаете меня фюрером из дикой давности времён? Было дело, поиграл я в такого фюрера, да обмен веществ в своей душе нарушил настолько, что меня будущее, в