Он переглянулся с Шарлоттой, и она слабо кивнула.

Никлас продолжал:

— Мы испробовали все. Куратора, психолога, лечение агрессии, медикаментозные средства. Нет ничего, к чему бы мы не прибегали. Мы пытались изменить ее меню, убрали из него весь сахар и все быстрые углеводы, что, по некоторым данным, может оказывать положительное влияние, но ничего, ничего не помогало. Под конец мы уже не знали, что и делать. Рано или поздно она могла нанести ему непоправимую травму, что-нибудь по-настоящему серьезное. Но отдать ее куда-то мы не хотели. Да и куда можно было ее отдать? И вот когда появилось место во Фьельбаке, мы подумали, что, может быть, это решит наши трудности. Полная перемена обстановки, и рядом будут мама Шарлотты и Стиг, которые снимут с нас часть нагрузки. Это казалось идеальным выходом.

Тут голос изменил Никласу; Шарлотта прикрыла его руку своей и стала гладить. Оба пережили ад, и в каком-то смысле переживали его и теперь.

— Я искренне вам сочувствую, — сказал Патрик. — Но должен задать вопрос. Есть ли у вас доказательства, что все было именно так?

Никлас кивнул:

— Я понимаю, что вы не можете иначе. Мы принесли список людей, с которыми мы общались по поводу Сары. Сейчас мы предупредили их, что им могут позвонить из полиции, сказали, что им не нужно хранить врачебную тайну, и разрешили сообщить вам всю имеющуюся информацию.

Никлас протянул Патрику список, и тот молча взял его. Он ни на секунду не усомнился в истинности услышанного, но все равно следовало получить подтверждение.

— Вы узнали что-нибудь новое? От Кая? — неуверенно спросила Шарлотта и посмотрела на Патрика.

— Мы продолжаем допрашивать его в связи с некоторыми фактами. Больше я пока ничего не могу вам сказать.

Она только кивнула.

Патрик заметил, что Никлас хочет сказать что-то еще, но ему трудно это выговорить, и стал терпеливо ждать.

— Что же касается алиби… — Никлас снова взглянул на Шарлотту, и она вновь ответила почти незаметным кивком. — Я рекомендую вам еще раз поговорить с Жанеттой. Она солгала, сказав, что я не был у нее, в отместку за то, что я порвал с ней отношения. Я уверен, что если вы на нее немного нажмете, она скажет правду.

Патрик не удивился: ему с самого начала казалось, что в рассказе Жанетты есть какая-то фальшь. Ну ничего, при случае можно будет ею заняться, если потребуется. Скорее всего, вопрос по поводу алиби Никласа сделается излишним после допроса, который состоится во второй половине дня.

Супруги поднялись и стояли, взявшись за руки. Внезапно у Никласа зазвонил мобильный телефон. Он вышел в коридор, чтобы ответить, и вскоре на его лице появилось растерянное выражение.

— В больницу? Сейчас? Не волнуйся, пожалуйста, мы сейчас же приедем.

Он обернулся к Шарлотте, которая вместе с Патриком остановилась в дверях:

— Стигу неожиданно стало хуже. Его везут в больницу.

Патрик смотрел им вслед, пока супруги быстрым шагом удалялись по коридору. Неужели еще одна беда на их голову?

В поисках прибежища он пришел в церковь. Слова Асты все вертелись в голове, точно рой разъяренных ос. Весь его мир рушился, а ответы, которые Арне надеялся найти в храме Божьем, все не шли к нему. Он сидел в первом ряду, и вдруг ему показалось, что стены сдвигаются вокруг. Померещилось ему только или действительно у распятого Иисуса появилась на лице издевательская ухмылка, которой он не замечал раньше?

Какой-то шум за спиной заставил его резко обернуться. Припозднившиеся немецкие туристы, громко разговаривая, зашли в церковь и принялись лихорадочно щелкать фотоаппаратами. Это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

Арне встал во весь рост и заорал на них, брызгая слюной:

— Убирайтесь отсюда! А ну, пошли вон! Вон отсюда!

Туристы не поняли ни словечка, но тон, в котором они были произнесены, не оставлял места для сомнений, и они испуганно выскочили за дверь.

Довольный тем, что наконец-то смог показать свою власть, Арне снова сел на скамью, но издевательская усмешка Христа тотчас же вернула его в прежнее мрачное настроение.

Одного взгляда на кафедру проповедника хватило, чтобы вдохнуть в него новое мужество. Пора сделать то, что давным-давно следовало совершить.

Жизнь так несправедлива! Отчего ему так тяжело все доставалось, с самого рождения всего приходилось добиваться с таким трудом? Эрнсту ничего не давалось даром. Никто не хотел замечать его способностей. Он просто не понимал, что творится с людьми! В чем дело? Почему на него всегда косо смотрят, шепчутся за спиной, лишают продвижения, которого он, по совести, заслуживает? И так шло всегда. Еще в начальной школе все сговорились против него: девчонки хихикали, мальчишки колотили на пути домой после уроков. Даже когда его отец упал и напоролся на вилы, никто ему не посочувствовал. Он знал, о чем судачили тогда злые языки по домам — будто бы его бедная матушка была к этому как-то причастна. Ни стыда ни совести у людей!

Эрнст думал, что все станет лучше, когда он закончит школу и выйдет в настоящий мир взрослых людей. Он выбрал профессию полицейского, чтобы показать всем, какой он молодец, но, прослужив двадцать пять лет, вынужден был признаться себе, что его ожидания не оправдались. Но никогда еще он не оказывался в таком дерьме, как сейчас. Ну кто бы подумал, что Кай может иметь отношение к таким делам! Они же играли с ним в карты. Кай был хороший парень и вообще один из немногих, кто с ним водился. Да и мало ли было таких историй, когда ни на чем не основанные обвинения загубили жизнь невинного? А уж Эрнст, конечно, никогда не отказывался по-приятельски оказать услугу хорошему человеку. Разве можно его за это осуждать? Ну, подзадержал он телефонограмму из Гётеборга и не доложил сразу о ней начальству, но как же они не хотят понять, что он поступил так из самых лучших побуждений! И все это отрикошетило прямо в него! Надо же быть таким невезучим! Эрнсту хватало ума понять: вчерашнее самоубийство мальчишки усугубит его и без того незавидное положение.

Но пока он сидел в своем кабинете, осужденный на одиночество, словно сибирский ссыльный, ему вдруг пришло озарение — как изменить ситуацию в свою пользу. Он задумал сделаться героем дня и раз и навсегда поставить на место сопливого щенка Хедстрёма, показав ему, кто тут самый опытный полицейский. Эрнст отлично видел, как во время собрания группы Хедстрём возвел глаза к потолку, когда Мельберг посоветовал ему повнимательнее приглядеться к городскому сумасшедшему. Но что одному здорово, другому смерть. Если Хедстрём выбирает в качестве пути к раскрытию убийства не четырехполосное шоссе, а проселочную дорогу, то придется Эрнсту за него постараться и, не жалея живота, самому рвануть к цели по скоростной трассе. Всякому же ясно, что преступник не кто иной, как Морган, а найденная в его доме куртка девочки окончательно снимает все сомнения.

Больше всего он обрадовался гениальной простоте своего плана. Он заберет Моргана для допроса, моментально добьется его признания, и тем самым убийца будет схвачен. В то же время он покажет Мельбергу, что умеет прислушиваться к точке зрения начальства, тогда как Хедстрём будет изобличен не только в некомпетентности, но и в недоверии к мнению руководства, а ему, Эрнсту, наверняка вернут утраченное благорасположение.