Я никогда… Хочется сказать, что по пальцам могу пересчитать, сколько раз я избивала людей, но даже это будет преувеличением. Мне хватило бы и одного пальца. В четвертом классе Кэти Бриттен обозвала меня шлюхой, и я поставила ей синяк под глазом. Вот и весь мой боевой опыт. Я никогда не была поклонницей насилия, мне не нравились полотна с изображением насилия, жестокие фильмы или телешоу, да что угодно. Но и это еще не все: если бы ты спросил меня, смогу ли я ударить Роджера или причинить ему боль, то я бы ответила отрицательно. Не знаю, почему. В той единственной драке, свидетелем которой я была, он… Не сказать, что преуспел. Возможно, так нас воспитывает общество. Он мужчина, ты – женщина; он бьется, ты – нет. Справедливости ради скажу, что вряд ли он отбивался от меня в полную силу, но начал бы, если бы знал, как отчаянно я стремилась сделать ему больно. Быстро. Все быстро закончилось. Роджер собирался сделать еще один шаг назад, но нога повисла в воздухе – мы достигли ступеней. Он выбросил руки вперед, пытаясь удержаться, и я ударила его в грудь. Все еще пытаясь удержать равновесие, он покачнулся назад и покатился по лестнице.

Конечно, все могло быть и хуже. Он упал на спину, но, думаю, его пятая точка приняла на себя силу приземления. Вокруг него взметнулось облако пыли. Он смотрел на меня, широко распахнув глаза и вытянув окровавленные губы буквой «о». Затем его губы зашевелились, но я была слишком занята, чтобы услышать последние слова, сказанные моим мужем; я наслаждалась силой, ликующей в моих руках. Думаю, он спросил меня: «За что?» – и это логично, согласись? Он попытался вытереть губы тыльной стороной ладони, но только размазал кровь по щеке. Его лицо было красным: кровь струилась из носа, который он сломал, не сумев вовремя увернуться от начищенного ботинка своего отца; я видела, как она струилась из двух отверстий, оставленных змеей, видела засохшую красную корку на губах, произносивших проклятие, видела, как она прилипла к его щекам, когда он говорил судье, что берет меня в жены. Гнев отступил так же быстро, как и появился. И если мгновением раньше я была сильной, могущественной, безжалостной амазонкой, собственноручно распоряжающейся своей судьбой, то теперь была выжжена и опустошена. От осознания совершенного меня затошнило, и закружилась голова.

Стоя у реки, Тед наблюдал за происходящим с живым интересом. Моя ярость улетучилась. Тед ждал, когда Роджер присоединится к нему. Был ли выход из той ситуации? Выход ведь есть всегда, разве не так? Как бы абсурдно это ни звучало, часть меня продолжала верить, что мы могли спастись. Роджер сдастся и решит отозвать проклятие, или у меня наконец-таки получится сложить все прочитанное за последние дни в один пазл, и мы сможем победить Теда. Еще не поздно, нет…

Только вот никакого озарения на меня не снизошло, да и Роджер не собирался забирать обратно слова, которые он произнес несколько месяцев назад. Месяцев? Боже… Знаешь, иногда настает момент, когда ты спрашиваешь себя: «А разве это было не вчера?» – и в то же время: «Это ведь было десять лет назад!» Роджер выжидал, стану ли я спускаться по лестнице для второго раунда, или же сохраню за собой преимущество в высоте. Поняв, что я не собираюсь бросаться на него, он поднялся на ноги, не спуская с меня глаз на тот случай, если передумаю. Он поднял руки, все в крови от тщетных попыток вытереть рот, а затем опустил их. И сказал:

– Это было немного чересчур, не находишь?

– Твой сын ждет тебя, – ответила я. – Если развернешься и пойдешь по прямой, то придешь, куда надо.

– Вероника, я же сказал, что не могу.

– Он ждет тебя.

– Дорогая, я не могу. Прости, я не могу.

– Тебе надо пройти метров десять.

– Черт возьми, Вероника, я же сказал, что никуда не пойду.

– Нет, пойдешь, – сказала я. – Ты развернешься и пойдешь прямо к Теду.

– Не пойду.

– Да чтоб ты провалился! – я снова перешла на крик. – Ты сейчас же потащишь свою проклятую задницу к своему проклятому сыну или, клянусь богом, я спущусь и выцарапаю тебе глаза. Вот до чего ты довел нас, Роджер. У тебя нет выбора. И у меня тоже. Ты получил, что хотел. Тед пришел к тебе. Признай это. Ты выпил чашу крови. Признай свое желание и иди к нему. Ради всего святого, будь мужчиной!

Роджер оглянулся:

– Там темно. Кромешная тьма.

– Иди по прямой. Он ждет.

– Не могу поверить. Ты уверяла меня, что он… чудовище, а теперь хочешь, чтобы я просто пошел к нему?

– Не я привела его сюда, и не я сделала его таким, какой он есть.

– Всё? Так значит, это всё?

– Если ты не хочешь снять проклятие, то да, это всё.

Он начал что-то говорить. Но я не дала ему шанса продолжить. Я развернулась, зашла в дом и захлопнула за собой дверь. Затем закрыла все замки. Уверена, Роджер прекрасно слышал щелчки. Если бы он захотел вернуться, я не смогла бы его удержать: он бы с легкостью разбил окно и дотянулся до замков. Я боялась, что так он и поступит, и не знала, что я буду тогда делать. Наблюдая, как он стоит у подножия крыльца, наблюдая за мной, я поняла, что не могу исполнить задуманное до конца и уйти от двери, будто мне все равно, потому что тогда у него появится шанс. Я надеялась, что он, по меньшей мере, не сдвинется с места.

Он остался на месте. Долгое время смотрел на меня, а затем глубоко вздохнул, сказал что-то в надежде, что я смогу его услышать или прочитать по губам – я не смогла, – и направился к реке. Медленными и неуверенными шагами. Представь, что идешь по дому ночью, и тогда поймешь. Я все ждала, что следующий шаг окажется последним, что он развернется и побежит к дому что есть мочи. Он не развернулся. Он все больше замедлялся, но продолжал движение к Теду, задрожавшему от предвкушения. Чем дальше он уходил, тем труднее его было разглядеть. Свет от луны и воды, в сочетании с моим желанием не смотреть на Теда, делали силуэт Роджера все менее и менее отчетливым.

* * *

Как я могла его отпустить? Как я могла спокойно наблюдать за тем, как мой муж направлялся на верную смерть? Почему я не остановила его, не открыла дверь, не заставила его остановиться, вернуться в дом и не уверила, что мы сможем найти другой выход? Потому что это было его решением. Перед ним стоял выбор: освободить Теда или встретиться с ним лицом к лицу. Все, что я могла сделать, – заставить его выбрать. Мне хочется сказать, что, когда он уходил, по моим щекам текли слезы, и я, захлебываясь, тихо скулила, но на самом деле я с тревогой ждала, когда же все это закончится. Я была сыта по горло. Манией Роджера, преследованиями Теда, этим больным и печальным существованием, в которое превратилась моя жизнь. Покой. Я отчаянно нуждалась в покое. Я думала… Я молилась: «Пускай все закончится. Пускай его это удовлетворит». Если это был не тот конец, которого я желала, то пусть это будет хотя бы конец.

* * *

Пройдя примерно две трети пути, Роджер остановился. Моей первой мыслью было то, что у него сдали нервы, и он не решался ступать дальше. Теду придется пройти остаток пути самому. Нет, я ошиблась. Несмотря на то, что Роджера было почти не видно в этом белом свете, я знала: что-то изменилось. Наклон головы, его походка… изменились, как будто теперь он видел, куда шел, что ждало его впереди, как будто он так глубоко погрузился в этот пейзаж, что уже не мог его не заметить. Не было способа узнать, что открылось его взгляду, но было ясно, что Теда он не видел. Даже если бы ему удалось удержаться на ногах или убежать с криками в противоположном направлении, он все равно должен был заметить своего сына. Роджер наклонился, провел пальцами по земле, а затем уставился на свою руку. Затем выпрямился, вытер пальцы о джинсы и посмотрел в сторону реки. Сделал шаг, второй.