— Подумаю, — повторил Андрей.

Он сказал это искренне. После пережитого им расстрела он не однажды до встречи с бандитами сам себе задавал вопрос: как он вживется в эту власть, которая с самого начала дала понять, что нет ему места на его же земле? И где ему искать то место, которое для него? А тут вдруг такое предложение!

Конечно, эти бандиты — парни лихие, рисковые. Но какое ему дело до их жизни, их риска! Вот-вот наступят безлунные ночи, и если выйти в море поздно вечером, к утру уже можно быть далеко от этой кровавой мясорубки, именуемой Россией. Что будет там, на чужой земле, никто ему не скажет. Но пока есть силы, руки и голова на плечах, хуже там ему не будет. А когда окончательно все там у него образуется, можно будет и семью выписать. Или назад вернуться.

И он со вздохом сказал:

— А что мне еще остается, кроме как согласиться?

После бегства рулевого жизнь бандитов превратилась в сплошные гонки. Иногда они на целые сутки исчезали. Возвращаясь, что-то тяжелое заносили в хату, какие-то ящики, коробки. Андрей предположил, что они здесь, на побережье, грабили богатых людей, не уехавших на чужбину, и был недалек от истины. Его переселили на шхуну, путь в хату был ему заказан.

Жихарев, однако, опасался, что Андрей может сбежать, и однажды, еще в самом начале, примкнул его в рулевой рубке на прочную цепь. Их не было целую ночь. А на рассвете они застали его на берегу. Он сидел на прибрежном валуне и мрачно курил.

— Ты… как это?… Почему? — не сразу нашелся Жихарев.

— Я — не Полкан! — сказал Андрей. — Не доверяете — уйду. Обещаю: о вас нигде, никому и никогда.

С тех пор они вроде как приняли Андрея в свою компанию. Уезжали, доверяя ему свое хозяйство. Но в хату он, скорее всего, от затаенной обиды, больше не входил. С утра до вечера находился на шхуне, что-то ремонтировал, прибивал, прикручивал, словом, по-хозяйски приводил ее в должный порядок.

В те дни однажды сюда, в хату, пробрался беспризорник Гнедой, вынужденно провел на чердаке ночь и, никем не замеченный, ушел.

Это была ночь начала ликвидации банды. На рассвете после очередной вылазки не вернулся Жихарев. Трое его перепуганных напарников ничего толком рассказать Андрею не могли. Сказали только, что столкнулись ночью с чекистами и еле унесли ноги. Коротконогий Василь клялся, что видел, как упал Жихарев. Наверное, убитый.

— А если только раненый? — спросил Андрей.

— Ты к чему это? Что хочешь сказать? — заволновался Василь.

— Ничего.

— Ладно! Ладно! Не нагнетай! — Вскричал Василь и, успокаиваясь, добавил: — Конечно, надо быть готовым ко всему.

— Лично я готов, — сказал Андрей. — Ночи безлунные, парус в порядке, дует легкий бриз…

— Ты думаешь, что… — Василь хотел что-то спросить, но осекся.

— Надо бежать, — ответил Андрей Василю на незаданный вопрос.

— Подождем, — не согласился Василь. — Если он живой, может, ещё вернется. Он такой, он всё может.

Андрей давно понял: мотором у бандитов был Жихарев. Не зря они не только за глаза, но и при общении называли его не по имени, не по фамилии, а «хозяином». Растерянные, испуганные, без Жихарева эти трое ничего собой ровным счетом не представляли. Власть сейчас лежала у Андрея под ногами. Стоило только нагнуться.

И он поднял ее. Он строго посмотрел на каждого из них и внушительно сказал:

— У нас не так много времени на ожидание. Сегодня-завтра чекисты могут явиться сюда. Эту хатку многие знают.

— Но мы не готовы…

— Это вы им скажете.

— И вообще… — Василь посмотрел на двух своих товарищей и спросил: — Нам бы посоветоваться?

— Святое дело. Советуйтесь, — милостиво кивнув, разрешил им Андрей. Он почувствовал, что власть уже в его руках.

Они пошли в хату и долго там, в тепле, советовались. Потом вернулись. Вероятно, Василь понял, что их растерянность не ускользнула от взгляда Андрея, и заговорил с ним не столько строго, сколько крикливо:

— Значит, так! Мы решили: будем ждать хозяина. Тем временем соберемся! К завтрашней ночи соберемся. И все! И никаких разговоров!

— Вы только имейте в виду: у каждого человека есть свой порог выносливости, — сказал Андрей. — Выдержит ли хозяин?

— О чем ты?

— О пытках. Они умеют допрашивать. Вспомнишь даже то, чего не знал.

— Он — выдержит. А, если живой, то сбежит. — И Василь снова повторил: — Он такой, он всё может.

— Ну что ж! Завтра, так завтра! — согласился Андрей.

С тех пор как выбрался с братской могилы, он боялся только одного: снова оказаться перед теми тремя военными чиновниками с казенными голосами, называющими себя «тройкой». А рыбацкая хата, хоть и затерянная среди оврагов, все же была многим известна. И ему было непонятно, почему сюда еще не завернул конный красноармейский дозор. Это может случиться сегодня, завтра, в любой момент.

И Андрей твердо решил: ждет до завтрашнего вечера, а потом…

Даже если эти трое не будут готовы, если они будут тянуть время, ожидая хозяина, он уплывет один. Как это сделать, он уже придумал.

Не знал Андрей Лагода, не знали и эти трое, что они уже находятся под пристальным наблюдением.

С маяка в бинокль хорошо просматривалась рыбацкая хата и ее подворье. После ареста Жихарева их осталось четверо: трое без устали носились по каким-то своим делам, а четвертый почти не сходил со шхуны на берег. Он то поднимал и опускал парус, то вдруг, среди дня, зажигал и гасил топовые огни, то подолгу не выходил из рубки, выполняя там какие-то работы.

На следующий день они больше не отлучались с подворья: что-то переносили в шхуну, укладывали, затем стали жечь во дворе костерок.

— Что они там, рыбу коптят? — обернулся Кольцов к Красильникову.

— Шхуну смолят. Видать, подтекает, — объяснил Красильников. Все свое детство и раннюю юность он провел на море, и все рыбацкие заботы знал досконально. — Судя по всему, готовятся смыться.

— Ты думаешь?

Они стояли на самом верху маяка, в маленькой, круглой, со всех сторон застекленной каморке. И четверо бандитов там, вдали, выглядели потревоженными тараканами.

— Сам суди: вон как бегают. Торопятся.

— Думаешь, без Жихарева уйдут?

— Наверное, считают его убитым. Главное у них теперь: свою шкуру спасти.

— А если они знают, что он жив? — спросил Кольцов.

— Откуда?

— Не знаю. Как-то выяснили. Они-то предполагают, что Жихарев ни под какими пытками ни в чем не сознается. К тому же они знают, у него есть чем расплатиться за свободу.

— Ну и что тянуть? Может, возьмем?