– Рейчел больше не будет, а?

– Движемся дальше.

Наскоряк заскакивает Хайди, влатанная в тропического веса бежевое платье, короткий взъерошенный темноватый парик, очки с гипертрофированной проволочной оправой, и странный пластиковый, быть может, светящийся-в-темноте лей болтается у нее на шее.

– Ты выглядишь смутно знакомо, – приветствует ее Максин, – ты у нас?..

– Маргарет Мид, – отвечает Хайди. – Сегодня вечером антропологически заныриваю в городской примитив, детка, он весь тут есть, и я тотально в него погружаюсь. Врубись, чего нашла на Канал-стрит.

– Ладонь разожми, я не вижу, что это?

– Цифровой камкордер, такие обычно только в Японии можно найти. Батарея живет много часов, а у меня еще и запаски есть, поэтому писать могу всю ночь.

– Однако тебе все равно как-то неймется.

– А кому б ималось, это все поп-импульсы в истории, сконцентрированы в единственную ночь в году, а если я не буду знать, куда объектив поворачивать, а если пропущу что-то важное?

– Слушай мой голос, – этим они еще девочками развлекались, – у тебя нет истерики, расслабься, будь хорошей принцессой.

– О, леди Максипрокладка, огромное тебе спасибо, ты такая практичная…

– Да, и я только что сходила к банкомату, на залог у меня деньги тоже есть, если возникнет нужда.

С опущеньем вечера Максин и Хорст берут самую большую мусорку в доме и наполняют ее увеселительными конфетами разных марок и соответствующих габаритов, включая «Шведскую рыбку», «ДниПолучки» и «Жевательные орешки Голденберга», выставляют ее в коридор, на дверную ручку вешают знак «Не беспокоить» и удаляются в спальню, позволив Хеллоуину развиваться по собственному соизволенью, что на улицах Верхнего Уэст-Сайда означает – в псевдоподию экзотической Гренич-Виллидж, после того как весь остальной год ему приходилось довольствоваться собою как смутной разновидностью спальных районов Дебьюка.

Внутри же вечер становится, можно сказать, праздничным: добрую долю часа Максин скачет на Хорсте, не то чтоб это кого-то касалось, конечно, и несколько раз кончает, наконец-то яростно в синхроне с Хорстом, а вскоре после, ввиду некой сверхчувственной подсказки от телевидения, чья опция глушения звука приведена в действие, они выныривают из своей посторгиастической хмари как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать, как Дерек Джитер грабастает хоумран в десятом иннинге, и «Янки» одерживают еще одну фирменную победу.

– Да! – принимается вопить Хорст в восхищенном неверии. – И лучше, если в байопике его сыграет Кину Ривз!

– А, ха. Ты же все в Нью-Йорке терпеть не можешь, – напоминает ему Максин.

– Ой. Ну, я поездил по Аризоне, против Аризоны ничего не имею, но я ставил несколько денег на «Янков», субъективное решение, правда… – Вот уж собирается отплыть в уютную беседу без курса…

– Правда? – Может, и нет, Хорст.

– Слушай, раз завтра в школу? Я, наверно, просто сквозану по улице, гляну, как там все?

– Ну, дорогая моя, не могу сказать, что было не офигеть, крошечно, зато хаврошечно, как выражаются в свинарнике, может, я пока тогда лучшие моменты догоню.

От Хорста, она это осознает, сие приравнивается к объяснению в любви. Но что-то теперь фокусирует ее прочь из дому, к «Дезэрету», а скорее всего – к тамошнему причудливому вертикальному жуть-фесту.

Полная луна по-прежнему слегка скособочена и не вполне в зените, а ее детская немезида, швейцар Патрик Мактирнан, на посту у калитки, в темно-синем мундире, на котором имя «Дезэрет» золотом, вместе с золотыми шевронами диезами по каждому рукаву, погонами с золотым плетеньем, золотым fourragère[119], ниспадающим с правого плеча. Его собственное имя – над левым нагрудным карманом. Золотом. Может, это Хеллоуинский прикид. Или же прошли года, и их хватило, чтоб Патрик набрал себе на рукава лишних диезов и учтивых прихватов Безупречного Пожилого Джентльмена. Он, конечно, не узнает Максин, ни по прежним временам, ни как безликого посетителя бассейна, и, отметив, что она не группа пьяных подростков, мановеньем руки пропускает ее внутрь.

Сингхи живут на десятом этаже, лифты либо заняты, либо сломаны от перегруза, и Максин, слыхавшей о пользе фитнеса, подняться по лестнице норм. Хмурая старая достопримечательность сегодня вечером определенно зажигает. Лестничные клетки и коридоры кишат всевозможными мелкокалиберными Статуями Свободы, Дядями Сэмами, пожарниками, копами и солдатами в обмундировании, не говоря уже о Шреках, Строителях Бобах, ГубкоБобах, Патриках и Сэнди-Белочках, Королевах Амидалах, персонажах Хэрри Поттера в очках для квиддича, гриффиндорских мантиях и ведьминых шляпах. Двери квартир открыты настежь, а изнутри слышатся звуковые дорожки в ассортименте, включая «Не стану делать этого без фески» «Стального Дэна». Население, по обычаю, все вывалило наружу, истратив тысячи на спецэффекты домов с привидениями, черный свет и генераторы тумана, аренный звук, аниматронных зомби, равно как и живых актеров, работающих за оскорбительно меньшие суммы, чем диктуют тарифные сетки, ассорти угощений от «Дина и ДеЛуки» и «Забара», а также мешки подарков с дорогостоящими цифровыми цацками, шарфиками «Эрме» и бесплатными билетами на самолет в такие места, как Таити и Гштад.

Наверху, в резиденции Сингхов, Прабхнур и Амрита одеты Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Резиновые маски и все дела. Прабхнур раздает сигары. Амрита, в синем, конечно, платье, держит мертвый микрофон от караоке, мило мурлыча «Я выбрал свой путь»[120]. Похоже, они совершенно приятные люди. Все пьяны, главным образом – от водки, судя по скопившейся вокруг и за баром таре, хотя обслуга, наряженная Боевыми Дроидами, также ходит с подносами шампанского, плюс канапе с филе-миньонами и сэндвичами с омарами. Вырва, наряженная, как Бобовый Бэбик Пикачу, подступает к Максин с восторгами:

– Что за чудесный костюм! Ты выглядишь в точности как большая взрослая дама!

– Как детвора пока справляется?

– Неплохо, может, придется вызывать «Сам-вози». С ними Дастин ходит, все двери обзванивают. Ничего так себе Хеллоуин, а?

– Ну. Не понимаю, с чего бы вдруг во мне вся эта классовая враждебность.

– Тут? по сравнению с Переулком пару лет назад? со средней стартапной вечеринкой? это сноска, дорогая моя. Комментарий.

– Ты слишком долго прожила в Нью-Йорке, Вырва, уже говоришь как мой отец.

– У Дастина есть его мобильник, хочешь, позвоню, и…

– Тут «Дезэрет», другая планета, тариф в роуминге тут может быть такой, что никому не по карману, я просто поброжу по окрестности, спасибо.

Прочь в это здание с давно просроченным экзорцизмом, которое она никогда не считала даже смутно симпатичным. Улицеобразные коридоры, где сто лет назад тележки, запряженные пони, поднимаемые сюда массивными гидравлическими лифтами, доставляли прямо к порогам жильцов фляги молока, бушели цветов, ящики шампанского, сегодня, как обнаруживает Максин, уставлены досконально воссозданными макетами Лагеря «Хрустальное озеро», гробниц мумий, ар-декошной лаборатории Франкенштейна, сплошь черно-белой. Жильцовое гостеприимство, надо признать, идет навстречу. Немного погодя, даже не вздев бровь, она ловит себя на том, что шлепает мешки с хеллоуинской добычей такой тяжести, что ребенку и не поднять.