Сразу за центральным универмагом и располагалось нужное Ивану здание. Место было ему хорошо знакомо. Чуть выше — здание Укринформа, куда он не раз забегал на пресс-конференции, практически напротив — театр русской драмы. Здание было меньше того, где квартировало минугля в Донецке, в несколько раз. И ходили слухи, что вскоре минугля по определённым причинам и вовсе растворят в более мощном — топлива и энергетики. И зачем под разного рода конторы в каждом городе отдают лучшие здания в центре? Эти мысли пронеслись в голове Ивана, пока охранник звонил по внутреннему телефону.

Первой и приятной приметой показалось Ивану наличие в приёмной в качестве секретаря не напыщенной «фарфоровой куклы», как это бывало в большинстве приёмных такого уровня, а живой большеглазой симпатичной барышни с искренней улыбкой. И хотя ей было явно за тридцать, выглядела она просто отменно, и Иван почувствовал неожиданный прилив самых откровенных желаний.

Стоп! Да ведь это та самая девушка, которая ему понравилась на вчерашнем банкете. За ней с подругой ещё двое каких-то гадов ухлёстывали. Впрочем, и Иван-то ведь был не один. Оценив ситуацию, он решил, что дипломатичней будет про вчерашнее не напоминать. Иван мысленно выругал себя за то, что не запасся каким-либо презентом типа коробки конфет, что он обычно делал в подобных случаях.

Правда, на этом все хорошее в кабинете Журавского для Черепанова закончилось. Видимо, где-то наверху, на самом-самом верху, там, в более серьёзной и значительной канцелярии, существует определенный лимит положительных событий и эмоций на каждое время и конкретное место, и этот баланс строго соблюдается.

Когда с «подачи» симпатичной Нины, а именно так звали девушку, Иван вошёл в кабинет Журавского, у него мелькнул лучик надежды. Хозяин кабинета встал навстречу гостю, любезно пожал руку, взгляд его выражал внимание и участие. Собственно, Черепанов уже привык, что любая его попытка донести до чиновников сведения о возможной катастрофе на шахте «3-я Глубокая» и тревоге за жизнь горняков в далёкой Лугани, о сверхъестественных способностях кошки Матвеева, неумолимо наталкивалась на безучастный, как при игре в покер, и ничего не выражающий взгляд.

Но иллюзии Ивана быстро рассеялись. Журавский вроде и участливо кивал, и не спорил особо. Но это была имитация помощи — очень хорошо знакомый Ивану приём, который лично он ненавидел. Не можешь или не хочешь помочь — скажи прямо. Прямой отказ порой экономит и время, и силы. Иван имел печальный опыт, когда подошёл к проректору мединститута, которого вроде неплохо знал, на предмет поступления племянницы. Намекнул, что за гонораром дело не заржавеет, девчонка при этом толковая — отличница, на разных олимпиадах побеждала. Проректор записал фамилию, сказал не беспокоиться. А на первом же экзамене её просто не стали слушать — перебили на третьей фразе и двойку влепили, племяннице это травма была, Иван чувствовал себя виноватым, а проректор долго избегал встречи, а потом признался, что так вышло по ошибке…

Журавский сказал, что случай интересный. Но нужно составить письменные ходатайства, тогда можно будет привлечь учёных. В конце концов, Иван перехватил промелькнувший между заученно участливой улыбкой совсем другой взгляд замминистра — то ли мимо, то ли сквозь Черепанова — на красочный городской пейзаж в золотой рамке на стене, за спиной Ивана.

— Пусть всё решает на месте сам Лукьянец, — таким был стандартный ответ на доводы Черепанова. — У него полномочий достаточно, и на месте оно виднее. Он же не враг своим рабочим. А я постараюсь позвонить, чтоб отнёсся повнимательней. Но поймите, что и всю ответственность за остановку шахты в этом случае брать на себя. У него есть соответствующие службы, отслеживающие обстановку в лавах, пусть они совместно и проанализируют соответствие информации вашего Нострадамуса с данными приборов по технике безопасности. И примут взвешенное решение. Но между нами, чтобы вы понимали, скажу по секрету и по дружбе: если взрыва не произойдёт, это будет последнее распоряжение директора — второй раз за месяц остановку шахты Лукьянцу никто не простит. Не из предвзятости, а потому что не имеет права. Мы ведь тоже рабы инструкций и подневольные слуги государевы.

Впрочем, нет, Иван почувствовал даже некую радость Журавского от создавшейся ситуации: если Лукьянец не остановит шахту и произойдёт авария — его снимут и накажут за нарушение техники безопасности, а если остановит шахту, но взрыва не будет — за самоуправство, невыполнение госзаказа и саботаж. Получается, Черепанов очень вовремя сам подкинул в министерство козырного туза против Владимира Ивановича, поставив последнего в трудную ситуацию. Неужели истина о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад, всегда верна?

И еще что почувствовал Черепанов в разговоре с Журавским — касаться темы использования компромата на Лукьянца нельзя ни в коем случае. Даже показывать, что он что-то знает об этом. Они тогда сами и инициируют дело против Владимира Ивановича и усилят бдительность — тогда уж точно ничего не сделать.

Иван сухо распрощался с заместителем министра, поблагодарил за внимание и вышел. Видимо, вид его после посещения Журавского был столь красноречиво расстроенный, что даже Нина сочувственно предложила стакан минералки.

— Минералки? — переспросил Иван, — да, не откажусь, а в качестве ответного шага прошу принять мое предложение на вечер о совместном ужине.

Это предложение вырвалось у Ивана как-то само, непроизвольно, хотя, наверное, где-то в глубине подсознания оно созрело еще в первые минуты, когда он увидел Риту. И отточенное годами внутреннее чувство опытного самца подсказало Ивану, что он тоже понравился. «Предчувствия его не обманули», — как поется в арии к известному мультфильму о вышедшем погулять зайце.

Они договорились о том, что Черепанов встретит Нину после работы и они поедут в ресторан, который она выберет.

Иван вышел из министерства и, воспользовавшись тем, что машины в обоих направлениях замерли в пробке, перебежал по брусчатке на другую сторону улицы — спускаться в подземный переход ему было лень. На Пушкинской рядом с парком Шевченко у него была любимая кофейня. На ближайшем углу Иван обнаружил бетонный остов, которого раньше не было. Новострой, закрывавший собой старинный благородный фасад дореволюционного здания, был влеплен на углу улиц Пушкинской и Богдана Хмельницкого самым уродливым образом. Иван видел это безобразие в нескольких передачах. И вот ведь парадокс. Все понимают, что это плохо, неправильно — но это происходит. На глазах всего города, всего народа, всех силовых структур, всех первых лиц в государстве. Сколько людей ставили свои визы, давали разрешения? А самому хозяину этой стройки неужели безразлично, какую энергетику посылают ему тысячи возмущённых киевлян?

Приземлившись в своей знакомой уличной кафешке, Иван с радостью отметил, что официантка его узнала и приветливо улыбнулась. Пока она готовила ему кофе, он размышлял над глобальными проблемами мироздания. Может ли человек одолеть Систему, которую создали и поддерживают тысячи людей? Которая имеет иммунитет, десятки степеней защиты и способность к самосохранению и мутациям? Как в сказке: на месте отрубленной головы вырастало у Змея Горыныча десять. Но удалось ведь добру молодцу его одолеть! А сказки — они самая правда и есть, они — экстракт нашей мудрости. И как показывала история, очень даже может! Тот же Горбачёв, например, целый Советский Союз поломал, практически начиная в одиночку. А знаменитий сайт WikiLeaks, против которого оказалась бессильна мощнейшая государственная машина Штатов. Только действовать нужно по уму и по ситуации. Пока до самого верха не дошёл, сидел Михаил Сергеевич тихо, был в меру прогрессивен, но ни с какими перестроечными лозунгами не высовывался. И Хрущёв смог правильно момент прочувствовать. Всё возможно, если звёзды станут. Нужно пробовать — тогда и шансов больше появляется. В конце концов, ахиллесова пята — она всегда существует, подкрепился Иван уже мудростью древних греков. Итак, кто мог бы помочь просмотреть досье на Лукьянца? — судорожно думал Иван, листая записную книжку мобильного телефона. Существует ли оно на самом деле и настолько ли там всё серьёзно?