Кавите, обитаемый только войском и работниками-малайцами, есть крепость, пребывание в которой не может быть приятно; надо далеко идти пешком, чтобы попасть в деревню; в этих последних дома построены в два этажа, частью в китайском, частью в малайском вкусе. В деревню я ходил ежедневно, как только воздух становился свежее, чтобы полюбоваться на торжище, бывающее всегда после захода солнца. Женщины сидят здесь сотнями длинными рядами на земле и продают различные яства, фрукты и пр., а работники из крепости и даже военные приходят сюда ужинать. Толкотня бывает большая; так как здешние жители весьма склонны к музыке и почти никогда не расстаются с гитарами, то после ужина обыкновенно бывают под открытым небом игры, пляски и пение.

24-го, в канун дня Рождества, весь город Кавите пришел в движение: духовенство с иконами шествовало по улицам, малайцы следовали за ними, дети бежали вслед за фонарями, сделанными в виде различных животных. От времени до времени раздавалась приятная музыка, которая часто заглушалась шумом различных потешных огней и ракет. В эту ночь никто в Кавите не спит; в 12 часов начинается звон во все колокола, и народ стремится в церковь.

25-го мы ездили на шлюпке Тобиаса в Манилу, где адъютант губернатора принял нас к себе, ибо здесь нет ни одной гостиницы. Губернатор немедленно прислал нам два экипажа для посещения известных по красоте окрестностей Манилы. Когда я располагал засвидетельствовать мое почтение губернатору, он посетил нас и пригласил к себе отобедать. До обеда мы осмотрели прекрасное предместье, обитаемое большей частью богатыми китайцами, которые имеют там свои лавки и умеют весьма искусно обманывать христиан. После обеда, к которому были приглашены знатнейшие особы в городе, мы отправились домой.

Знатные особы начинают приходить в движение не ранее вечера, а до того времени спят, едят или курят табак; этот последний нигде не бывает в таком сильном употреблении, как на о. Люсоне, где даже еще не могущие ходить дети уже курят сигары. Женщины гораздо более мужчин пристрастились к табаку, но не довольствуются обыкновенными маленькими сигарками, а заказывают себе особенные длиной в фут при соразмерной толщине; они называются женскими сигарами. Здешние нарядные дамы представляют самое смешное зрелище, когда по вечерам прогуливаются с дымящимися сигарами во рту. Правительство имеет исключительное право разводить табак, и от этой отрасли король получает с одного о. Люсона 300 000 пиастров ежегодного дохода.

Насколько ленивы здешние жители в работе, настолько они искусно умеют обманывать, особенно иностранцев. Единственное их удовольствие, к которому они страстно привязаны, есть бой петухов; для этого они особенно воспитывают петухов, которых всегда таскают с собой. В каждой деревне имеется выстроенный правительством дом, в нем одном позволено устраивать бой петухов, да и то только в воскресные и праздничные дни; зрители платят за вход по одному реалу, хозяева же петухов должны платить по четыре реала, этот доход принадлежит королю.

Сцена окружена двумя рядами лож; каждый хозяин ставит на сцену своего петуха, снабженного на обеих ногах ножами длиной в два дюйма, и часто случается, что бой решается при первом, а обыкновенно при третьем или четвертом ударе. Здесь проигрываются большие суммы, поскольку и зрители и хозяева петухов имеют обыкновение биться об заклад; если кто-либо проиграет последнюю одежду, то оставляет театр в том же веселом расположении духа, в котором в него вошел.

26 января перенес я хронометры на корабль и приготовился отплыть завтра в Манилу, чтобы взять там сухарей и другие припасы. Губернатор прислал к нашему живописцу девочку из обитателей гор внутри острова для снятия с нее портрета. Эти горные жители в прежние времена были единственными обитателями Филиппинских островов, но с тех пор, как их вытеснили малаи, они ведут кочевую жизнь в горах, неохотно имеют общение с христианами и не хотят быть крещенными. 27-го в полдень мы выступили из Кавите и спустя несколько часов бросили якорь перед Манилой.

28-го нас посетил губернатор, которого мы горячо благодарили за его помощь, а когда он оставил «Рюрик», то салютовали ему пятнадцатью пушечными выстрелами. Герен, капитан французского корабля «Эглантин», изъявил желание следовать за мной до Зондского пролива, поскольку он не имел хронометров, без которых плавание в Китайском море опасно. Для этого я снабдил его нужными сигналами, и мы 29-го числа вместе оставили прекрасный и плодоносный о. Люсон.

3 февраля. Прекраснейшая погода и свежий NО-муссон благоприятствовали нашему плаванию; в 9 часов утра Пуло-Цапата[148] лежал прямо на W от нас в 14 милях. Вечером небо покрылось мрачными тучами, предвещавшими бурную ночь, и шквалы сделались настолько сильными, что мы часто убирали паруса. 6-го в 4 часа усмотрели мы на SW 25° Пуло-Аор[149] в 22 милях. «Эглантин» так отстал от нас, что мы должны были зарифить марсели и ожидать его целых четыре часа. Теперь я старался обойти с запада Магелланову мель и о. Гаспар[150], чтобы отсюда вступить в Гаспаров пролив, что казалось удобнее и безопаснее, нежели вход с востока, как это делают многие мореплаватели.

8-го в 6 часов пополудни мы пересекли экватор в долготе 106°51' в. Вправо от нас у самого горизонта усмотрен был корабль под парусами; когда он приблизился, я признал его по парусам и способу постройки за малайский разбойничий корабль. Вскоре я заметил, что неприятельское судно имело лучший ход, но, стараясь пересечь наш курс, держалось в некотором отдалении, вероятно намереваясь напасть на нас в темноте, ночью. Мне было известно, что жители островов Банка и Суматры крейсируют в этих странах на больших лодках, поднимающих до 300 человек, и нередко нападают на купеческие корабли, грабят их и умерщвляют экипаж. Некоторым из моих товарищей такое опасение казалось излишним, но я, нимало не медля, привел корабль в оборонительное состояние: пушки были заряжены картечью и ядрами, фитили заложены, весь экипаж вооружен саблями и огнестрельным оружием и расставлен по шканцам.

Когда наступила темнота, то двух матросов поставили на бушприт. Они ровно в восемь часов закричали: «Огонь!» Он был усмотрен в небольшом отдалении точно в той стороне, куда мы шли, но скоро исчез; я велел убрать несколько парусов, чтобы в случае нападения удобнее управлять кораблем. Мы медленно плыли вперед; господствовала глубочайшая тишина, которая внезапно была прервана криком: «Огонь! Огонь! Подле нас судно!» Я сам видел теперь огонь, который в ту же минуту исчез; несмотря на темноту, можно было хорошо видеть судно; если бы мы еще минуты две шли своим курсом, то последовал бы абордаж.