Брокгауза и Ефрона.

1890 Р.Х.35 Э.О.В.

«…празднование дня Оси Времени установлено Высочайшим именным Указом Государя Императора Александра II в 1885 от Р.Х. Тем же указом введено двойное летоисчисление — от Рождества Христова и «Эры Оси Времени». Аналогичный Указ и летоисчисление было введено нашими соотечественниками, в России XXI-го века. Принятое написание в обоих случаях выглядит так: ХХХХ Р.Х./УУ Э.О.В., или сокращенно, ХХХХ/УУ. ХХХХ здесь — текущий год в летоисчислении от Рождества Христова, а УУУ — дата, отсчитываемая от момента установления Летоисчисления Эпохи Оси Времени…»

II

Дорога на Евпаторию

Машину трясло, что порой говорить было невозможно. Глебовский дал Велесову не легковой «Рено», а грузовичок «Пирс-Эрроу», и теперь Сергей с тремя константиновцами трясся в дощатом кузове по приморской грунтовке.

Разгоняться больше сорока не получалось но и это было слишком много для потрепанного грузовичка. Справа, на фоне неба, мелькнула вышка оптического телеграфа; за ней утопали в садах домах домишки татарского селения Улуккул-Аклес.

«Пирс-Эрроу» миновал плато и стал спускаться по неровной дороге к реке. Отсюда открывался вид на море и низменную приморскую степь, что тянулась до самых Сакских озер. Возле берега чернел на отмели остов сгоревшего парусного линкора. Эхо октябрьских боев, подумал Велесов. Надо же — еще полугода не прошло…

— А почему с вами не соглашаются, Сергей Борисыч? — спросил Коля Михеев. — Вы ведь так толково объясняете! Неужели им непонятно?

Всю дорогу от Севастополя Велесов, глотая пыль, то и дело прикусывая язык на очередном ухабе, рассказывал константиновцам обо всем: о целях Проекта, планах Груздева и главное, о том, что должно произойти сегодня.

— Беда в том, что они меня не слышат. Поставили себе цель и идут к ней, не замечая того, что творится вокруг. Такое бывает, когда люди тратят слишком много сил на решение конкретной задачи: им начинает казаться, что это и есть самое важное, а других перспектив в упор не видят.

Грузовик мотнуло так, что Коля не удержавшись, слетел с сиденья. При этом он инстинктивно схватился за руку соседа. Штакельберг коротко взвыл от боли в раненом плече.

— Осторожно… — засуетился Велесов. — Петя, сильно болит?

Побелевший, как бумага, Штакельберг мотнул головой.

— Продолжайте, Сергей Борисыч. Что вы там говорили о перспективах?

— Что? А-а-а, это я о том, что можно сделать, объединив усилия двух Россий — той, откуда прибыли мы, и этой.

— Простите, что же тут объединять? — удивился Адашев. Он предусмотрительно устроился возле кабины и меньше других страдал от тряски. — Даже мы их обогнали буквально во всем: дредноуты, аэропланы, радио… А с вами и вовсе сравнивать смешно. Они для вас, уж простите, как папуасы с каких-нибудь Кокосовых островов!

— Вы не правы… кажется, Александр?

— Алексей. — поправил Адашев. — Можно просто Алеша.

— Так вот, Алеша, вы не правы. Дело не в технике и науке. Это все наживное. Нам нужно совсем другое…

— Я понял! — Коля Михеев хлопнул себя по лбу. Для этого пришлось отпустить борт, и он снова чуть полетел бы на пол, если бы не Штакельберг поймавший его здоровой рукой за портупею.

— Спасибо, Петь… Как я сразу не догадался? Золото, уголь, руды всякие, да? Вы у себя все это истратили, и теперь хотите добывать здесь?

Велесов расхохотался. Он смеялся долго, порой срываясь на кашель. Константиновцы недоуменно взирали на этот приступ веселья.

— Как мы, все же, предсказуемы… прости, Коля, не хотел обидеть. Увы — пальцем в небо. Это было бы слишком просто. То есть, нам, конечно, нужны полезные ископаемые, но не настолько, чтобы тащить их из прошлого. Чего-чего, а руд, золота и нефти у нас не на одно столетие припасено. Я говорил о людях, об их жизненной энергии, об жажде перемен, наконец! Один ученый называл это «пассионарностью»… Слишком многие, вместо того, чтобы работать, искать, создавать что-то новое, сидят и ждут, когда им это преподнесут на блюдечке. А может, дело в том, что нам слишком сильно досталось за последние сто лет? Двадцатый век, молодые люди — он ведь ох, какой страшный был! Мне кажется, Россия, да и другие страны, все свои силы сожгли в войнах, революциях и всяком-прочем, о чем даже вспоминать не хочется.

Велесов снова закашлялся, на этот раз, наглотавшись пыли. Константиновцы молчали, ожидая продолжения.

— Мы как бы… надорвались, что ли? И теперь тычемся, как слепые щенята, не способные встать и сделать что-то по-настоящему значительное. Не поверите, у нас сорок с лишним лет назад люди слетали на Луну, а с тех пор — как отрезало! Мы тогда мечтали, что через двадцать лет будем выращивать яблоневые сады на Марсе, а в итоге, так и копаемся на низких орбитах.

— Значит, дело в космосе? — тихо спросил Штакельберг.

— Да нет же! То есть и в Космосе тоже, но не только в нем. Нам всем нужна великая цель, понимаете? Чтоб дух захватило, чтобы забыть обо всем! Вот тогда люди проснутся и покажут, на что они способны. А объединение двух Россий — это и есть такая цель. Те, не может найти себя в нашей унылой жизни, отправятся сюда — учить, лечить, внедрять новое, торговать, путешествовать, в конце концов! И не с туром «все включено» — по-настоящему, всерьез! Новые горизонты, неоткрытые земли — одна Черная Африка чего стоит… Помните, как у Гумилева?

— «Я пробрался в глубь неизвестных стран,

Восемьдесят дней шел мой караван;

Цепи грозных гор, лес, а иногда

Странные вдали чьи-то города…»

— «Мы рубили лес, мы копали рвы,

Вечерами к нам подходили львы…» — подхватил Штакельберг. Услышав строки любимого поэта, он забыл о боли.

— «Но трусливых душ не было меж нас.

Мы стреляли в них, целясь между глаз!»

— Да, молодые люди, именно так! Мне порой кажется, что это стихотворение о нас, какими мы стали в двадцать первом столетии…

— «Но теперь я слаб, как во власти сна,

И больна душа, тягостно больна…»

— «Я узнал, узнал, что такое страх…»

Погребенный здесь в четырех стенах…» — снова продолжил Штакельберг. Глаза его искрились восторгом.

— Точно! И кому легче от того, что эти четыре стены раздвинулись до границ всей планеты? Стены — они и есть стены. Тюрьма.

— Ну хорошо, Сергей Борисыч, это все о ваших соотечественниках… — Адашева, похоже, не тронула музыка гумилевских строк. — Предположим, они найдут для себя новые горизонты. Хотя, какие они новые — все известно, карты имеются… Ладно, пусть. А здешние обитатели? Им-то с того что за корысть? Проводниками служить у новых Ливингстонов за бусы и патроны?