Я простоял там полных две минуты, даже не смея думать. А потом пошел к центру города, в сторону Двадцатой, a потом в обратную сторону, к Двадцать Первой. Потом я прошел так еще раз. Лавки не было. И мне пришлось прекратить поиски, так и не получив ответа на вопрос: что, собственно, мне делать с этим «талантом»?

Однажды днем я беседовал с Джинни о том и о сем, когда между нами проплыла опухшая человеческая нога, отхваченная ниже колена. Я в ужасе отшатнулся, однако Джинни отпихнула ее легким движением руки. Изогнувшись под прикосновением, самостоятельная конечность направила свой путь к окошку, чуть приоткрытому в самом низу. Нога подлетела к щели, и ее засосало туда как облачко сигаретного дыма, после чего она возникла в полной красе уже снаружи. Какое-то мгновение потолкавшись возле оконного стекла, она отплыла прочь.

– Черт возьми! – выдохнул я. – Что это было?

Джинни рассмеялась:

– O, просто одна из Штук, которые все время плавают вокруг. Ты испугался? Я тоже раньше пугалась, но столько уж видела их, что больше не обращаю на них внимания.

– Но что, во имя всяческой мерзости, они из себя представляют?

– Разные части, – ответила Джинни с детской увлеченностью.

– Части чего?

– Людей, глупый. Это, наверное, какая-то игра. Понимаешь, если кого-то ранят, если кто-то теряет часть тела – палец, ухо или что-нибудь еще, тогда этот палец или ухо – то есть внутренняя их часть, ну как та я, что находилась внутри «меня», которую унесли отсюда – возвращается назад, туда, где прежде жил ее владелец. А потом она улетает туда, где он жил до того, и так далее. Это происходит не слишком быстро. А потом, когда кое-что случается с самим человеком, его «внутренняя» часть начинает разыскивать все остальные свои части. Она собирает себя по кусочкам – смотри-ка сюда! – и двумя прозрачными пальчиками, указательным и большим, она выхватила из воздуха едва заметный клочок.

Я наклонился поближе и разглядел кусочек человеческой кожи, свернувшийся и побуревший.

– Наверное, кто-то порезал палец, – деловитым тоном произнесла Джинни, – когда жил в этой комнате. Когда с ним кое-что произойдет… ну ты понимаешь! Он вернется за ним!

– Боже Милосердный! – проговорил я. – Неужели это происходит с каждым?

– Некоторым людям приходится оставаться там, где они есть, – как мне. Но, наверное, если ты не натворил ничего такого, за что надо потом сидеть в одиночестве, тебе приходится обходить окрестности, собирая все, что потерял.

В свое время мне представлялись более привлекательные вещи.

Несколько дней подряд я замечал серое привидение, парившее возле стен домов. Призрак этот всегда находился на улице и никогда не обнаруживался внутри домов. Он постоянно ныл. Это был – и тогда, и ранее – невысокий безобидный человечек в шляпе-котелке и при накрахмаленном воротничке. Меня он не замечал – как и все они, – поскольку я явным образом был невидим для духов. Однако я встречал его настолько часто, что скоро осознал, что мне не хватает его, если этого призрака не оказывалось на месте. И я решил при следующей же встрече поболтать с ним.

Выйдя утром из построенного из песчаника дома, я замер на несколько минут возле дверных ступенек. Конечно же, скоро посреди плававшего в воздухе мусора моего нового, сверхъестественного, сосуществующего с нашим мира появился тощий силуэт замеченного мной привидения – узкое кроличье личико, скорбные глаза, безупречный фрак и полосатый жилет. Шагнув за его спину, я произнес:

– Привет!

Он дернулся и, наверное, убежал бы, если бы только знал, откуда исходит мой голос.

– Не волнуйся, приятель, я не причиню тебе вреда, – произнес я.

– Кто ты?

– Ты этого не поймешь, даже если я расскажу, – проговорил я. – А теперь перестань трястись и расскажи мне о себе.

Промокнув призрачное лицо призрачным же носовым платком, он принялся нервно крутить золотую зубочистку.

– Честное слово, – произнес он. – Со мной столько лет никто не разговаривал. И мне как-то не по себе.

– Понимаю, – сказал я. – Но не смущайся. Я просто совсем недавно заметил тебя здесь. И мне стало любопытно. Ищешь кого-нибудь?

– O нет, – сказал он. Теперь, получив возможность поведать о собственных бедах, он забыл о страхе перед звучащим из ниоткуда таинственным голосом. – Я разыскиваю свой дом.

– Гм-м-м, – проговорил я. – И давно ли?

– O да. – Нос его дернулся. – Однажды, давно уже, утром я отправился на работу и, сойдя с парома на Бэттери-плейс, остановился на мгновение, чтобы посмотреть, как сооружают эту новомодную наземную железную дорогу. В следующее мгновение послышался ужасный шум – о боже! Все это было ужасно – и следующее, что я помню, это как встаю с края тротуара и смотрю на превращенного в лепешку человека! Упала балка, и… честное слово! – он снова промокнул лицо. – С тех пор я все ищу и ищу. И не могу найти никого, кто знал бы, где я мог жить, и я не понимаю, почему вокруг меня все плавают разные штуковины, а еще я не думал, что когда-нибудь доживу до того дня, когда на нижнем Бродвее вырастет трава – o, это ужасно.

Он зарыдал.

Мне стало жаль его. Мне нетрудно было понять, что с ним произошло. Потрясение оказалось настолько огромным, что даже у призрака отшибло память! Бедолага – он не найдет покоя, пока не вернет себе целостность. Случай этот заинтересовал меня. Как отреагирует призрак на обычные методы лечения амнезии? И если отреагирует, что дальше с ним будет?

– Ты говоришь, что сошел с парома? Значит, ты мог жить на острове… острове Статен, там, за проливом!

– Ты и в самом деле так думаешь? – Он посмотрел куда-то сквозь меня с удивлением и надеждой.

– Ну конечно! А скажи, ты не будешь возражать, если я доставлю тебя туда? Может быть, мы сумеем найти твой дом.

– O, это было бы великолепно! Только… o боже, что скажет моя жена?

Я усмехнулся:

– Она вполне может захотеть узнать, где ты был. Но думаю, что она в любом случае будет рада твоему возвращению. Но пошли; надо идти!

Я подтолкнул его в сторону подземки и направился следом. Время от времени прохожие поглядывали на меня – шедшего, выставив руку вперед, и разговаривавшего неведомо с кем. Их взгляды меня особо не беспокоили. Спутник мой, напротив, обнаруживал больше тревоги, поскольку обитатели его мира принимались выть и хихикать, увидев его практически в той же позе. Из всех представителей рода людского они не видели только меня одного, и маленький призрак в котелке заливался от смущения такой густой краской, что я даже начал беспокоиться за него. Мы сели в подземку – как я понял, переживание оказалось для него совершенно новым – и направились к Южной Переправе. Для человека, наделенного моим дарованием, поездка в нью-йоркском метро представляет собой весьма нелегкое испытание. Там полно всякой твари, предпочитающей темноту, а самостоятельные члены человеческих тел пребывают в большом изобилии. После того дня я пользовался только автобусом.