– Прости, – сказал я торопливо. – Я не хотел… значит, ты совсем не видишь меня? А я тебя вижу.

Она вновь качнула головой и сказала:

– Я думаю, что ты – привидение.

– Скажешь тоже! – проговорил я. – A ты кто такая?

– Я – Джинни, – сказала она. – Мне приходится оставаться здесь, и мне не с кем играть.

Девочка заморгала, явным образом опять собираясь заплакать.

– А откуда ты явилась? – поинтересовался я.

– Я приехала сюда с матерью, – объяснила она. – Раньше мы с ней жили в разных там комнатах. Мать убирала полы в конторах. Но здесь я заболела. И я долго болела. А потом однажды встала с постели и пришла сюда, но когда поглядела назад, оказалось, что я по-прежнему лежу на постели. Это было ужасно забавно. Потом пришли какие-то мужчины и положили меня, – которую лежала на постели, – на носилки и вынесли. Потом ушла и мама. Она долго плакала прежде, чем уйти, a когда я звала ее, не слышала меня. Она так и не вернулась, и мне приходится оставаться здесь.

– Почему?

– Ох, ну просто приходится. Я не знаю почему. Просто я должна.

– А что ты здесь делаешь?

– Просто сижу здесь и думаю о разных вещах. Потом тут жила одна леди, и у нее была маленькая девочка, такая же, как я. Мы с ней играли вместе. Пока однажды леди не застала нас вместе. Это было ужасно. Она сказала, что ее девочка одержима. А та все звала меня: «Джинни! Джинни! Скажи маме, что ты здесь». Я пыталась, но эта леди не видела меня. Тогда леди испугалась, схватила свою девочку на руки и начала плакать, мне было так жалко ее. Я прибежала сюда и спряталась, a та маленькая девочка, наверное, забыла меня. Они уехали отсюда, – горько сказала она.

Я был растроган:

– А что будет с тобой, Джинни?

– Не знаю, – проговорила она встревоженным голосом. – Думаю, что мне придется оставаться здесь, пока мама не вернется за мной. Я здесь уже давно и, думаю, по заслугам.

– Почему, детка?

Она виновато посмотрела на свои туфли:

– Я так плохо себя чувствовала, когда болела, и не могла терпеть этого. Я встала из постели раньше времени, хотя должна была еще лежать и лежать. И это я получила за то, что не была терпеливой. Но мама вернется, понимаешь?

– Конечно, вернется, – пробормотал я. Горло мое перехватило. – Не расстраивайся, детка. Когда тебе понадобится собеседник, просто позови. Я поговорю с тобой, когда буду рядом.

Она улыбнулась, и это было очень мило. Какая передряга для маленькой девочки! Схватив шляпу, я вышел.

Снаружи было все так, как у меня в комнате. Пыльные ковры в коридорах покрывали блестящие, почти негнущиеся листья. Ковры более не были темными, ибо каждый листок светился собственным бледным и отличным от других светом. Однако время от времени я замечал объекты не столь привлекательные. По площадке третьего этажа взад и вперед расхаживала хихикающая тварь. Контуры ее были несколько нечеткими, однако, в общем, она напоминала Котелка Брогана, трущобного ирландца, год назад возвратившегося из грабительского налета на склад лишь для того, чтобы застрелиться из собственного пистолета. Мне не было жаль его.

На первом этаже, на самой нижней ступеньке, сидели двое молодых людей. Девушка опустила голову на плечо своему парню, тот обнимал ее, однако сквозь них я видел перила. Я остановился послушать. Слабые голоса их доносились откуда-то издалека.

Он сказал:

– Есть только один путь отсюда.

Она сказала:

– Не надо так говорить, Томми!

– А что еще мы можем сделать? Я любил тебя три года, и мы никак не можем пожениться. Нет ни денег, ни надежды – нет ничего. Сью, если мы это сделаем, то я знаю, мы всегда будем вместе. Всегда и повсюду…

После долгой паузы она произнесла:

– Хорошо, Томми. У тебя ведь есть пистолет, ты сам говорил. – Она внезапно притянула его к себе. – Ах, Томми, а ты уверен, что мы всегда будем вот так, вместе?

– Всегда, – прошептал он, целуя ее. – Вот так.

Последовало долгое молчание, оба они не шевелились. И вдруг они стали такими, какими были, когда я впервые увидел их.

– Есть только один путь отсюда.

Она сказала:

– Не надо так говорить, Томми!

– А что еще мы можем сделать? Я любил тебя три года… – и так далее, снова и снова.

Мне стало совсем паршиво. Я вышел на улицу.

До меня начинало доходить то, что произошло. Торговец из лавки назвал это талантом. Правда, я мог сойти с ума, разве не так? Но сумасшедшим я себя не ощущал. Содержимое бутылочки открыло мои глаза на новый мир. Но что представлял собой этот мир?

Он был населен призраками. Теперь они так и вились вокруг – книжные привидения, честные призраки и бедные проклятые души – все обитатели рассказов о сверхъестественном, все погибшие создания, о которых мы слышали и не верили вслух, но о которых втайне задумывались. Ну и что же? Какое отношение все это имеет ко мне?

Но дни шли мимо, и я все меньше задумывался о своем новом и странном окружении и все больше времени уделял другому вопросу. Я приобрел – или получил – талант. Я стал видеть призраков. Я видел призрачный мир, даже ту растительность, которая росла в нем. Совершенно обыкновенное зрелище – деревья, птицы, грибы и цветы. Призрачный мир таков, каким мы знаем свой собственный, a в известном нам мире обязана быть растительность. Да, я видел вокруг все. Но меня не видел никто!

Ладно, но что я могу с этим поделать? Рассказать или написать об этом нельзя, мне попросту не поверят, и к тому же, насколько мне было известно, талант этот предоставлен мне в исключительное пользование; так зачем же посвящать в него других людей?

Но для чего он мне дан?

Нет, если меня не наставит кто-нибудь посторонний, никакой пользы в нем для себя я усмотреть не мог. И через шесть дней после того как я принял этот отверзающий очи состав, мне наконец удалось сообразить, где можно получить нужные наставления.

Я вовремя оказался на Шестой авеню, чтобы найти в центовке[6] какую-нибудь вещицу, способную порадовать Джинни. Она не могла прикоснуться к тому, что я приносил ей, однако с удовольствием рассматривала картинки и все такое. Я принес ей небольшую книжечку с фотографиями поездов, начиная от марки «Де Витт Клинтон», выяснил, какие из них она видела, и приблизительно сообразил, сколько она здесь уже провела. Вышло почти восемнадцать лет. Но как бы то ни было, у меня была моя блестящая идея, и я направлялся на Десятую авеню к Лутылочной Бавке. Надо спросить старика, он должен рассказать мне. Но когда, оказавшись на Двадцать Первой стрит, я замер на месте, передо мной была ровная стена. Во всем квартале я не видел ни единого человека. И никаких признаков существования магазина!