Но в душе Молли знала, что Гарри был прав, а она ошибается. Гитлера следовало остановить. Нельзя было позволить, чтобы он покорял одну страну за другой, а Великобритания оставалась бы в стороне и лишь наблюдала за происходящим. Это было бы сущим позором и бесчестьем, но споры с Гарри помогали Молли преодолеть страх и отчаяние, которые охватывали ее — и всех, — когда начинали выть сирены воздушной тревоги, а над головой раздавался рев моторов тяжелых бомбардировщиков. Потом сверху сыпались бомбы. Детей приходилось поднимать с постелей и вести в ближайшее убежище — обычные кирпичные здания, которые, по мнению Молли, были ничуть не безопаснее домов, которые они только что покинули. Убежище было переполнено, и им приходилось сидеть на полу, прислушиваясь к взрывам, гремевшим по всему Ливерпулю, и инстинктивно пригибать голову, когда бомба падала совсем рядом. Броуди упорно тащила с собой в убежище Одуванчика, баюкая его на руках, а он столь же упорно пытался удрать. Кот ненавидел шум. Когда начинали выть сирены, он забивался под стол и закрывал мордочку лапами. Молли купила ему новый ошейник и на внутренней стороне написала их адрес, на тот случай, если Одуванчик все-таки убежит и потеряется.

Некоторые семьи ночевали в убежище, приходя туда пораньше, чтобы занять лучшие места, но Молли знала, что, равно как и Ирен с детьми, не сможет заснуть на жесткой деревянной скамье или бетонном полу, сколько матрасов и одеял ни подкладывай. Когда пабы закрывались, убежища переполняли толпы шумных пьяниц, которые мочились прямо на стены, отчего в помещениях стояла невыносимая вонь.

Но не только воздушные налеты причиняли людям страдания. Над их головами дамокловым мечом нависала угроза вторжения германских армий, сосредоточенных на побережье Франции. Церквям запретили звонить в колокола до тех пор, пока не закончится война — или не начнется высадка немецких войск. Вот тогда колокола должны будут подать сигнал, что вторжение началось.

Финн регулярно писал Молли, требуя, чтобы она с детьми переехала в Дунеатли, фактически обвиняя ее в преступной безответственности. Южная Ирландия в войне не участвовала. «Здесь ты будешь в полной безопасности. Ты рискуешь своей жизнью и жизнью детей», — писал он.

В конце октября, когда налеты происходили почти каждую ночь — а иногда и днем, — Молли все-таки решилась увезти детей в Ирландию. Оставаться там сама она не собиралась. Ирен скоро должно было исполниться семьдесят. Она слабела на глазах, физически и умственно. Бомбежки приводили ее в ужас, она судорожно цеплялась за Молли, не отпуская ее до тех пор, пока не звучал отбой воздушной тревоги. Ирен наотрез отказывалась поселиться у одного из сыновей, которые жили в менее опасных районах Ливерпуля. Она желала оставаться в своем доме с Молли.

А Молли регулярно приходилось напоминать себе о том, что Ирен — мать Тома, а тот был ее любимым сыном. Он хотел бы, чтобы она ухаживала за его мамой. Молли повторяла себе это на протяжении последних десяти лет. Но при этом он бы не хотел, чтобы его дети подвергались опасности без крайней необходимости.

Третьего ноября Молли с детьми, нагруженные чемоданами с одеждой и игрушками, сели на паром в Ирландию, а потом и на поезд до Килдэра, и маленький автобус, чихая и отплевываясь чадным дымом, повез их по пустынным дорогам в Дунеатли. Здесь все оставалось прежним, разве что деревья стали выше да дверь коттеджа, в котором когда-то жили Финн с Хейзел, была выкрашена в темно-синий цвет, тогда как раньше она была темно-коричневой.

Автобус остановился на площади напротив паба О’Рейли, и из дома Доктора гурьбой высыпали дети всех возрастов, от почти взрослых до самых маленьких. За ними вышла Хейзел, изрядно располневшая с тех пор, как Молли видела ее в последний раз. Дети выстроились в ряд, и Хейзел принялась называть их по именам.

— Я начну с Патрика, в свои пятнадцать он — старший, за ним идут Киран и Оэн — с ними ты уже встречалась. Вы помните тетю Молли, ребята? — Мальчишки дружно заулыбались и закивали. — Позволь представить тебе Шона, Керианну, Норин, Финолу и Бернадетту. Бернадетта совсем еще маленькая — ей исполнилось всего три годика. Ну, а теперь все дружно поздоровайтесь с тетей Молли! Она привезла своих детей, которые будут жить с нами, пока за морем не закончится эта ужасная война.

— Здравствуйте, тетя Молли! — хором крикнули дети. — Мы очень рады видеть вас.

Хейзел широко улыбнулась.

Они целый день репетировали и учились строиться в ряд. У Финна деловая встреча, но скоро он должен приехать. Тедди и Айдан еще на работе. Молли представила своих детей, которых тут же увели в дом их двоюродные братья и сестры. Они с Хейзел шли последними с багажом в руках.

— Жаль, что ты пробудешь у нас всего два дня, Молл, — сказала Хейзел.

— Мне тоже, — отозвалась Молли, обводя взглядом площадь.

Ни одно окно не было заклеено. Не было ни мешков с песком, ни аэростатов воздушного заграждения в небе, ни сирен, предупреждающих о воздушном налете. Часы показывали половину пятого, и уже начинали сгущаться сумерки, но все лавки и магазины оставались ярко освещенными, тогда как в Ливерпуле уже действовало затемнение.

— Здесь так мирно и спокойно. Но когда я сказала Ирен, что ненадолго задержусь, она едва не сошла с ума. Я нужна ей, Хейзел, и я не могу бросить ее одну. — Несмотря на все недостатки, Молли искренне любила свекровь.

— Это не слишком честно.

Они вошли в дом и оставили чемоданы в коридоре.

—Но и нечестного здесь тоже ничего нет. Ирен заслужила, чтобы в преклонном возрасте за ней ухаживали, да и война, как и все на свете, не будет длиться вечно. — Молли последовала за невесткой в кухню. Откуда ни возьмись, появился Бабблз и принялся тереться об ее ноги.

— Вот это да! Как он изменился! — восторженно выдохнула она, заметив электрическую плиту на месте жуткой древней печки, которую она, случалось, в гневе пинала ногами. — Финн писал мне, что в Дунеатли наконец-то провели электричество.

Хейзел ласково похлопала плиту по боку.

— Теперь нам достаточно лишь включить свет, когда становится темно. Как же я была рада избавиться от этих гадких керосиновых ламп! Ты не поверишь, но поначалу я просто щелкала выключателем, чтобы убедиться в том, что он действительно работает.

Молли растерянно заморгала при виде двадцати четырех яиц на подносе, стоявшем на столе: две дюжины. Дома по карточкам они получали по одному яйцу на каждого в неделю. Здесь была и ваза с фруктами: апельсинами, яблоками и даже виноградом. Молли не могла припомнить, когда в последний раз видела виноград, да и апельсины превратились в почти такую же редкость. Детям тут должно очень понравиться.

— Керианна как две капли воды похожа на Аннемари, — заметила Молли.

— Правда? — с улыбкой спросила Хейзел. — Мне говорили об этом многие из тех, кто еще помнит Аннемари. Кажется, время в Дунеатли остановилось, и люди вспоминают об Аннемари — и о тебе — так, словно вы уехали отсюда на прошлой неделе.

— Однажды Том сказал мне, что хотел бы поселиться в Дунеатли после того, как выйдет на пенсию. — Он сказал ей это десять лет назад в спальне наверху.