я давала им грудь. Они старательно припадали к ней, но откуда у голодной женщины молоко? И дети к тому же не маленькие. Одного и то не накормишь досыта. И сына мне жалко, и крохотную Свету особенно, когда она начинает смотреть на меня голодными глазенками. Я все время боялась, что Дулата держу у груди дольше, чем ее, невольно тем самым подчеркивая, что он мой, а та не родная. Нет, этого мне не хотелось. Дулат, конечно, недоедал. Но разве ему понять, что его матери, то есть мне, пришлось стать матерью и для Светы? Может быть, он и ревновал ее ко мне. Стоило мне приложить Свету к груди, как он отчаянно начинал карабкаться ко второй. Иногда даже приходилось шлепать его для порядка.

Что способна сохранить память ребенка, которому нет еще и полутора лет? Немногое, пожалуй. Как осиротевший ягненок прибивается к другой матке, так и Света быстро привыкла ко мне, хотя прошло всего три месяца, как рассталась она с родной матерью. Мне кажется, что она не чувствовала себя чужой у меня. Я жалела ее не меньше Дулата и, пожалуй, даже чаще, чем сына, прикладывала ее к груди. Ведь она была такая хрупкая на вид.

После того застолья, когда партизаны праздновали победу наших войск под Орлом и Курском, Носовец дал Свете задание.

Пришел приказ разрушать железнодорожные пути, взрывать мосты и вражеские эшелоны. И вот срочно понадобился человек, который бы работал на железнодорожной станции и снабжал партизан необходимыми сведениями. Носовец решил пристроить Свету на станцию переводчицей. Ему казалось, что риск с ее стороны будет небольшой. Ведь с тех пор, как ее разоблачили, прошло больше года. Те, кто ее знал, наверняка уже сменились. Мало ли что могло произойти за год.

Света захотела взять с собой ребенка, однако Носовец возразил:

— Это опасно. Может быть, остались еще полицаи, которые слыхали то, что «Смуглянка» была в положении. Они ведь искали беременную женщину, когда ты сбежала. Так что ребенок может навести их на след, понимаешь? Лучше все-таки, если пойдешь одна. Пойми, так вынуждают обстоятельства. И вообще, лучше, если руки у тебя не будут связаны.

Вот и решили Светину дочку оставить со мной, обещая помогать мне всем нашим отрядом.

Мне казалось, что Света как-то не очень привязана к своему ребенку. Я ни разу не видела, чтобы она приласкала ее, сладко целовала, как это бывает у матерей. Как будто это и не ее ребенок, а чужой, приблудший, и не мать она, а только исполняет материнские обязанности. Но когда Носовец сказал, что ребенка придется оставить здесь, она вся переменилась в лице, бросила на Носовца умоляющий взгляд, взмолилась:

— Ради бога… разрешите, я возьму ее с собой… Ничего плохого не случится. Она не будет мне мешать, прошу вас, как же я оставлю ее?

Нахмурившись, Носовец покачал головой.

До самого своего ухода Света не спускала дочку с рук. Проводить Свету и проследить, как она доберется до места, было поручено Николаю. «Зачем еще и это испытание?» — подумала я и спросила у Касымбека:

— Почему ты сам не проводил ее? Зачем поручили это Николаю?

— Я предлагал, Носовец решил по-своему. Не знаю, зачем это ему.

Трудно другой раз понять душу этого крепкого человека. Действительно, зачем понадобилось ему посылать со Светой Николая? Ведь он знал их отношения. А может быть, он хотел, чтобы Николай сам убедился, на какое опасное дело шла его бывшая жена?

Света долго провозилась с узелком, в котором были платьица дочери ее, без конца перебирая их и рассматривая. Одежонку для детей мы шили сами из бязи и бумазеи, когда эти материалы случайно попадали к нам в руки. Шили, как умели, заботясь, главным образом, чтобы малышам было тепло. О внешнем виде нарядов этих мы как-то мало думали. Пусть и некрасиво, и грубовато, но зато надежно. Летом наши дети, конечно, бегали босиком в одних рубашонках.

Света достала из узла толстые носки, сшитые из полы шинели и сказала мне:

— Наденешь их, если похолодает.

— Обязательно, Светочка. Спасибо тебе.

Несмотря на мои протесты, она оставила мне и свой теплый платок, дескать, ночи будут холодные, пригодится. Потом сказала:

— Пальто я тоже оставлю. Зачем оно мне? А тебе или детям пригодится, мало ли что может случиться здесь, в лесу.

Она была готова снять с себя последнее и оставить все мне и своему ребенку, но я решительно запротестовала.

Ничего не осталось от прежней уравновешенной и такой безмятежной с виду Светы. В этот день она была беспокойна, суетлива, как будто что-то потеряла и никак не могла найти или забыла что-то самое важное, на секунду замирала, силясь вспомнить это важное, но тотчас же опять хваталась за пустяки, за одежду, еще за что-нибудь и как в бреду несколько раз повторила мне:

— Ну уж, Назира, ты присмотри, а? Присмотри, пожалуйста.

— Не беспокойся, Света, все будет хорошо, — только и могла сказать я. Она взглянула на меня с мольбой и отвернулась. А Николай, все это время сидевший в землянке, сгорал от нетерпения. Наконец не выдержал, бросил, отрывисто, жестко:

— Ну, пошли. Пора.

Света подхватила дочь, жадно расцеловала в обе щечки ее, спрятала лицо у нее на груди и замерла, и я услышала, как она тихо сказала:

— Прости меня.

Она передала мне дочь, круто повернулась и пошла. Опять она уходила, опять ей было не до меня, и жалко мне ее было до боли. Света молча шагала за Николаем, какая-то вся поникшая, отяжелевшая даже, походка у нее изменилась. Николай же шагал упруго и четко, точно по плацу.

Так Света и ушла, ни разу не обернувшись, не махнув мне на прощанье рукой…

Я верила в нее, в ее сильный характер, в опыт ее наконец и ум. Разве могла она погибнуть? Уж если кто и должен был пропасть в этой войне, так это я. Но, наверное, другое было мне написано на роду, судьба хранила меня для иных испытаний и уготовила мне эту землянку, где вот сижу с двумя детьми и жду…

Вскоре пришло сообщение, что Света благополучно устроилась на новом месте, и стали поступать первые сведения о движении немецких эшелонов. Однажды я слышала, как Носовец одобрительно, с гордостью отозвался о ней:

— Молодец, «Смуглянка», приступила к работе. Только теперь у нее другое имя.

И он хитровато подмигнул Касымбеку.

Минуло, наверное, не больше месяца, как мы получили новое известие: «Света схвачена». Донес на нее какой-то полицай, видевший ее прежде.