о его традициях. Но нельзя забывать одного: не позволяй ведьме жить… Миф и тайна, кажется, всегда в конечном итоге приводили к жестокости и насилию. Жиль де Рэ и Торквемада. Такова главная причина, в силу которой и в нашем новом мире оказывают яростное сопротивление любому возрождению различных ненаучных верований. В нас все еще живут представления о расовой ненависти, о камере пыток и кострах — темная погожая ночь, лишенная святости и сопровождаемая потрескивающим пламенем и воплями сгорающей на огне жертвы, а в остекленевших глазах верующих отражаются его красные блики…

— В твоих устах это звучит апокалиптически…

— Но так было на самом деле. Действительно, ужасно.

— Ваша современная наука заживо сожгла тысячи людей в Роттердаме, Ковентри и Хиросиме, а в средние века огню были преданы всего несколько сотен человек.

— Но разве одно преступление оправдывает другое?

— Станешь ли ты отрицать то, во что веришь, только потому, что в прошлом это привело к насилию?

— Не в большей степени, чем стал бы отрицать науку только за то, что несколько ученых воспользовались ею во вред другим.

К столу подошел улыбающийся метрдотель и позвал Базиля к телефону.

— Черт знает что такое, — нахмурился вернувшийся через некоторое время Базиль. — Срочное заседание ученого совета в больнице. Будут обсуждать вопросы финансирования. Так что придется идти. Заседание состоится вечером. Всегда что-нибудь да помешает… Позволь по крайней мере, проводить тебя на вокзал.

— Но я не еду поездом. У меня есть машина, одолжила у подруги-учительницы. И у меня возникла более интересная идея — давай-ка я тебя подброшу к больнице.

Больница находилась в каких-то десяти кварталах отсюда. Им обоим хотелось, чтобы в эту минуту она оказалась где-нибудь подальше. Выходя из машины, Базиль наклонился и поцеловал Гизеле руку, лежавшую на баранке. Он помахал ей на прощанье, затем быстро взбежал на крыльцо и вошел в двустворчатые стеклянные двери.

Гизела сидела неподвижно. Перед ее глазами стелился этот долгий вечер, словно мираж в пустыне. Эмоциональный вакуум следовало непременно чем-то заполнить. «Не нужно звонить мне. Просто приезжай, когда сможешь… Либо в пятницу, либо в субботу…» Она резко повернула руль и поехала на другую улицу, ведущую к Пятой авеню, где, если ей не изменяет память, находилась заправочная станция. Замечательная авантюра! Прекрасный сюрприз для Базиля! Может, тем самым ей удастся пробить непроницаемую стену его скептицизма. А чего ей опасаться? Ведь все, что происходит вокруг, вполне естественно. Во всяком случае, так и должно быть, иначе ничего бы не случалось.

Какой-то полусонный человек в замасленном халате подошел к бензиновому шлангу.

— Заправьте, пожалуйста, — сказала Гизела. — У вас есть дорожная карта штата Нью-Джерси?

— Конечно, есть. Какое именно место вам нужно?

— Небольшая деревенька на берегу океана. Она называется Брайтси.

Глава тринадцатая

Тот дикий зверь, алкавший мяса, Оставил плоть ее и кровь — И прежняя, дождавшись часа, Явилась нам Фостина вновь…

«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец. Через чистые, отполированные ими прогалины Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, убаюкивали, клонили ко сну…

Из темноты фары выхватили блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.

— Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? — спросила она у долговязого мужчины в джинсах и рубашке-джерси.

— Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.

Когда Гизела свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой большими буквами было написано «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе где-то позади себя. Теперь она ехала по ухабистой, вьющейся дороге, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали всю землю, забивая подлесок. Оголенные изящные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, напоминавший ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.

После очередного поворота дорога внезапно пошла под уклон. Огни фар выхватили из темноты высокую, худосочную фигуру женщины, которая брела, словно слепая, по обочине и вдруг попала в яркий сноп света. На ней было легкое пальто с темной шляпкой.

Гизела нажала на тормоза. Словно в каком-то головокружительном кошмаре она почувствовала, как автомобиль разворачивает и куда-то заносит, что она теряет контроль над управлением. Она сбросила ногу с тормозной педали и начала укрощать руль, который, судя по всему, вздумал проявить свой злобный норов. Свет от фар выхватил глухую стену из сосновых деревьев, полоснул по чьему-то испуганному лицу, белому, как простыня, частично закрытому выброшенной вперед рукой в инстинктивном жесте самозащиты. Облик женщины четко отразился в сознании Гизелы за это короткое мгновение: раскрытые губы, отразившие страх глаза, глядевшие на нее в упор. Затем машина, еще раз содрогнувшись, замерла, и свет фар погас.

Гизела сидела тихо и дрожала. Через несколько секунд она обрела дар речи.

— Фостина! Где ты?

Никто ей не ответил. Но ведь это было лицо Фостины, она его четко видела… Может, она нечаянно сбила ее автомобилем, и Фостина лежит сейчас в канаве без сознания?

Гизела включила фонарик и медленно начала водить им, освещая желтоватым пятном света местность возле автомобиля и дорогу. Выбоину, в которую она угодила, уже затянуло жирной грязью. Дождь почти смыл следы ее покрышек, отпечатавшиеся в сырой, размытой глине. Никаких других следов не осталось, никаких отпечатков обуви. Она въехала на обочину и направила свет фар на сосновые иглы, толстым слоем лежащие перед автомобилем. Вероятно, они скапливались здесь годами.

Она уже не звала Фостину. Выйдя из автомобиля, она прошла несколько метров в обоих направлениях по обочине. Там никого не было. Гизела не заметила в грязи никаких следов. Никаких пятен крови. Ни потерянной перчатки, ни нечаянно сломанного каблука — ровным счетом ничего.

Она замерзла и промокла до костей. Снова забралась в машину. Включила