одетые – это как? По телевизору был слышен рев машины. Уже, поди, не показывают Листьева? Она открыла глаза. Нелли снова что-то сказала, потом появились люди. Много людей, несут к дому цветы. Да они все хорошо одеты! Саша на Лесобазе ни одного не видела так хорошо одетого. В Москве старушки в пальто и беретах – у них так мамы ходят, а старушки донашивают плащи, подвязанные веревочками, шубы с проплешинами. У них бы на Лесобазе этих двоих, которые даже по меркам Москвы хорошо одеты, мигом нашли. Да еще на иномарке. Без шапок, кстати, в Москве ходят. А в Тюмени еще холод. Разве что покажется иногда весеннее солнышко, нагреет щеку докрасна, пока на уроке сидишь, и уйдет.

«Это я!» – заколотила в дверь мама. Саша подпрыгнула. Неужели мама? Мама! Она побежала открывать дверь и едва не растянулась в шпагат на линолеуме. Ма-а-а-ма! Саша открыла один замок, второй, а третий мама успела сама.

– Мама! Мама! Листьева убили! – Саша прыгнула к маме на шею.

– Да подожди ты! – Мама не снимала Сашу с шеи, а старалась протолкнуть ее вперед, чтобы закрыть уже дверь.

– Листьева убили! – кричала Саша с такой радостью, что мама насторожилась.

Она отцепила наконец Сашины руки, чуть отодвинула ее от себя и посмотрела внимательно в лицо.

– А ты-то чего так радуешься? – спросила она серьезно. Было видно, что она испугалась – вдруг Саша не поняла, что вообще происходит.

– Да я не радуюсь. Это я радуюсь, что ты пришла! – Саша снова обхватила мамину шею.

– Вижу, что радуешься. А почему нарядная, как на концерт?

– Да я репетировала. Тут танцевала. И кассету зажевало, я искала-искала песню, а потом он вернулся, как заскребет и спрашивает: «Ты что там делаешь?»

– Кто заскребет? – испугалась мама.

– Да Максимка.

– Какой Максимка?

– Да Мякишев!

– Заглотыш ваш?

– Ну Максимка, ага!

Мама снимала один за другим сапоги, подолгу расстегивая каждую молнию, которая заедала.

– Мякишев Максимка? И что он тут делал на ночь глядя?

– Да он провожал. А потом вернулся, я ему картошки дала с мясом.

– Провожал? А зачем? – мама искренне удивилась.

Саша осеклась: что же, мама не понимает, зачем ее нужно провожать? Она развернулась и пошла в комнату. Сказала маме на ходу:

– Ну страшно же.

– А картошку зачем дала? Потом привыкнет сюда ходить.

Саша вернулась к маме:

– Да я не ему, я Лорду. Чтобы Лорд его проводил.

– Лорду? Ну давай еще Лорда будем кормить.

– А почему его не кормить? Он меня больше всех провожает.

– Чего это тебя больше всех? Ты на восьмом живешь, он тебя последнюю видит, – сказала зачем-то мама.

Она сняла пальто, шапку, стряхнула с них то ли капли дождя, то ли снег и повесила на крючок. Зашла в комнату и сразу же села смотреть телевизор. Саша встала рядом и немного навалилась на подлокотник. Ей хотелось прижаться к маме, но она всё еще обиженно думала – как же мама не понимает? Посмотрела на телевизор – там Ельцин. Говорит про какие-то «мафиозны группы». Так и сказал: «мафиозны». И еще – «прокаратура». Прям как баба Лиза. Пьяный ведь. Саша пьяных не переносит и за версту видит. Даже за тысячу верст.

– Ну так что? Почему Лорд тебя чаще всех провожает? – переспросила мама. Привязалась же.

Саша перешагнула через спинку кресла и, получается, через мамину голову прямо на свою кровать. Легла. Хотела залезть под одеяло с покрывалом, но вспомнила про костюм. Пока полежит так.

– Да потому что я больше всех боюсь!

Мама повернулась к ней.

– Ну ладно, ладно! – она пересела на кровать, сняла с нее аккуратно юбку, блузку, красную «тельняшку». Распустила волосы и сама укрыла. Ельцин продолжал говорить. Снимут каких-то начальников. Виноваты какие-то мафиози. Толстый. Ну натурально заплыл и сейчас лопнет. Кто же его такого пустил выступать? Мама слушала Ельцина. Саша обхватила ее двумя руками.

– В туалет сходила? Сходи давай. А то напугалась, поди, сегодня описаешься опять.

Она посмотрела на Сашу.

– Напугалась?

Саша серьезно кивнула. Мама поцеловала ее.

– Сходи давай пописай.

Но Саша мялась.

– Боишься? Давай вместе сходим.

Рука мамы нащупала под одеялом Сашину руку, вытащила ее наружу и потянула за собой. Они дошли до туалета, Саша пописала, пока мама стояла за дверью. Сторожила. Потом вернулись. Ельцин долго еще говорил что-то о наказании начальства. Еле языком ворочал. Вслед за ним взял слово низенький дедушка с огромными бровями. Он выступал очень торопливо, сбивчиво и неразборчиво. Саша ничего не поняла, кроме того, что у президента есть сторонники и что не надо делать поспешных выводов. Глаза ее закрывались. С первого крика учительницы «Убили Листьева!» она мечтала об этой минуте. О том, как вернется мама, как укроет ее одеялом, обнимет и убаюкает. И всю ночь будет рядом, только утром уйдет на работу. Уж завтра-то Саша не проспит. Она обязательно встанет и проводит маму. Или пойдет к Аньке, хоть ее и не звали.

Какой противный звук этот писк, почти как перед началом профилактики. Саша чуть приподнялась выглянуть из-за маминой спины. Ельцин и дедушка с бровями стояли теперь перед огромным портретом Владислава Листьева, больше них самих. Точно таким же, какой был до «Времени». Оба вдруг сделались перед Листьевым растерянные, какие-то мелкие, нелепые. Можно представить, как им страшно, – убийцы-то в Москве. Их самих тоже могут убить. Запросто. Саша вообразила, как стреляют в подъезде в пьяного Ельцина. Нет, он ведь во дворце живет! Во дворце стреляют, значит. Интересно, у него во дворце пол чистый? Саша видела дворцы на открытках из Петергофа. И в книжке «Петербург. Петроград. Ленинград». Ну и по телевизору, конечно, в познавательных передачах. Не замечала, какой там был пол. Уж наверняка не заплеванный. Она еще раз попыталась представить, как убьют на полу Ельцина. И как все будут плакать о нем. По-настоящему. Еще сильнее, чем по Листьеву. Только они с мамой не будут. Наплакались…

Саша отвернулась лицом к стене и тут же заснула.

Утром она проснулась от того, что мама тихонько похлопывала ее:

– Закройся! Сашуля, закройся!

– А? Что?.. – она отдернула плечо.

– Вставай, закройся, я верхний замок не могу запереть… Ну или потом закроешься. Я побежала.

Саша тут же соскочила – нет, незакрытой она не останется. Пошла к двери. Вспомнила, что хотела сегодня выйти вместе с мамой и посидеть у Аньки.

– Подожди. Подожди, я оденусь.

– Куда? Куда ты оденешься в такую рань? И я уже опаздываю, автобус уйдет.

– Я к Аньке. Не хочу одна сидеть. Я боюсь, – она