– Плохо дело.

Это прозвучало, как «п…охо де…о». Мало того, что одноглазый пропустил букву «л», он и говорил скрипучим, нечеловеческим голосом. Похожим образом изъяснялся раненый штурмовик, которого Гончая однажды встретила в госпитале Рейха. Бедолага напоролся на растяжку, при этом избежал серьезных осколочных ранений, но получил тяжелейшую контузию и практически оглох.

Стоило вспомнить оглохшего штурмовика, и странное поведение одноглазого мгновенно объяснилось.

«Он же глухой!» – сообразила Гончая. Обожженное лицо и потерянный глаз – наверняка, последствия взрыва. Не реагирует на слова и не отвечает на вопросы, потому что не слышит их, отсюда и измененная речь. Что-то читает по губам, раз Палача все-таки понял.

«Левша у нас неразговорчив, но ты продолжай», – вспомнила Гончая ироничное замечание Стратега. По всей видимости, он давно знал о глухоте одноглазого. Но зачем Стратегу понадобился лишенный слуха одноглазый калека? Что он умеет такого, чего не умеют другие?

Пока Гончая размышляла об одноглазом спутнике и строила на его счет различные догадки, тот вместе с Палачом вновь разогнали дрезину, и вскоре впереди замелькали отблески сигнального костра у Красных Ворот.

Палач тоже заметил свет и еще сильнее налег на рычаги, но за полсотни шагов до блокпоста внезапно бросил их и потянул на себя ручной тормоз. Гончей понадобилось чуть больше времени, чтобы понять причину такой перемены. И на Дзержинской, и на Кировской пограничники направляли на приближающуюся дрезину яркий луч электрического света. Однако сейчас этого не произошло.

Вблизи Гончая разглядела железную треногу прожектора, но никто не спешил зажигать его. Похоже, у костра вообще никого не было! Зато со станции доносились разгневанные крики, которые внезапно оборвала автоматная очередь.

Дрезина уже миновала костер и теперь медленно, со скоростью лениво бредущего человека, подъезжала к платформе. Палач сунул руку в карман, где должно было находиться оружие, но вынул оттуда не пистолет, а складную телескопическую дубинку с металлическим набалдашником на конце, пожалуй, самое эффективное оружие в рукопашной схватке.

– Эй, что происходит? – насторожился Стратег. Поздно же он забеспокоился.

Ему никто не ответил. Как только дрезина достигла края перрона, Палач шагнул с нее и оказался на платформе. Гончая прыгнула следом.

– Куда? – крикнул в спину Стратег.

Она даже не обернулась. Обернулся Палач. Увидел, что она последовала за ним, заиграл желваками, но промолчал. Как бы ему не терпелось ее прикончить, сейчас его волновало другое.

На станции горело только дежурное освещение, и большая часть платформы терялась в темноте. Что там происходит, понять было нельзя, судя по тишине, ничего серьезного. Зато у ведущих наверх эскалаторов волновалась небольшая, но шумная толпа. Около десяти человек, привычно определила Гончая. Двое или трое из них были в гражданском, столько же в форме пограничников, остальные в непонятной длиннополой одежде с болтающимися противогазами или респираторами. Именно так одевались сталкеры красных, когда выходили на поверхность.

Гончая отметила все это лишь мельком, как несущественные, второстепенные детали. Главным было оружие. Оно имелось у всех, за исключением гражданских: автоматы у пограничников, такие же автоматы и дробовики у сталкеров.

– …со своей проверкой! Он же умирает! Срочно в госпиталь надо! – услышала Гончая, подойдя ближе.

На полу между сталкерами и пограничниками лежал еще один человек в брезентовом балахоне, которого Гончая ранее не заметила. Странное одеяние на боку было разорвано, сквозь прорехи сочилась кровь. Но самая страшная рана оказалась на шее. Она напоминала приоткрытый рот, откуда постоянно доносился приглушенный свист, очевидно, повреждена трахея, и кровь выплескивалась толчками.

Гончую удивило, почему товарищи раненого, вместо того чтобы попытаться остановить кровотечение, продолжают препираться с пограничниками. Ни те, ни другие явно не хотели уступать, а парню на полу с каждой секундой становилось все хуже. Неизвестно сколько бы продолжалось их противостояние, если бы не Палач.

– Все два шага назад! – скомандовал он.

Вряд ли пограничники Красных Ворот, тем более сталкеры, знали Палача в лицо, но и те, и другие беспрекословно выполнили приказ. Возле раненого сразу стало свободно. Палач решительно шагнул к нему, склонился над телом, но вместо того, чтобы заткнуть плюющуюся кровью рану, как предположила Гончая, обхватил несчастного двумя руками за затылок и подбородок и резким движением свернул ему шею. Послышался едва различимый хруст позвонков, за которым наступила немая сцена.

– Этот был не жилец, – объявил Палач, распрямившись в полный рост.

Металлическая дубинка, которую он положил на пол, чтобы добить раненого, вновь оказалась в его руке. Но не дубинка, а взгляд, которым Палач обвел обступивших его людей, заставил их забыть про свое оружие.

– Возвращайтесь на пост, – приказал Палач пограничникам. – А вы, – повернулся он к онемевшим сталкерам, – пройдите дезактивацию, доложите обстоятельства вылазки и уберите тело.

Никто из тех, к кому он обратился, не решился возразить – на этот раз Гончая не ошиблась.

А еще через четверть часа дрезина двинулась дальше.

Чай здесь оказался невкусным, но Майка пила и похуже, а доктору он не нравился. И еда не нравилась. Он старался не подавать вида, но иногда Майка замечала, как он морщится. Доктор сам ходил за едой, но приносил всегда одно и то же – похлебку из грибов, перемешанных с натертыми или мелко наструганными корешками. Сначала он ел только грибы, а корешки выплевывал, но быстро понял, что тогда в миске почти ничего не останется, теперь съедал и их.

– Это Красная Линия? – обратилась к нему Майка, допив принесенный чай.

– А? – вскинулся доктор.

Он сделал лишь пару глотков из своей кружки, а потом про нее, похоже, забыл. После их недавнего разговора он часто и подолгу задумывался.

– Мы на Красной Линии? – повторила свой вопрос Майка.

Доктор рассеянно кивнул.

– На Комсомольской.

Про Комсомольскую Майка слышала. Одна из самых больших станций в метро, а на Красной Линии, наверное, вообще самая большая. Вдруг нестерпимо захотелось увидеть это, посмотреть, как там все устроено. Когда доктор ее сюда привез, солдаты с красными звездами не пустили их на платформу, а сразу отвели в эту комнату с гамаком и ящиками вместо стульев. Поэтому Майка завидовала доктору и порой даже злилась, что он мог выходить отсюда, когда захочет, а она сидела в комнате безвылазно.

– Я хочу посмотреть на станцию, – призналась она. – Можно?

Майка была практически уверена, что доктор не выпустит ее из комнаты, но тот удивил ее.

– На станцию, – повторил он. – Что ж, давай прогуляемся.