В самую последнюю минуту к их компании присоединилась и Тете. Она решилась сесть в лодку не без колебаний, потому что страдала от тошноты, обычной для первых месяцев беременности, и опасалась кайманов, змей, которыми кишела вода, и всяких других тварей, которые имели обыкновение падать с веток прямо на голову в мангровых зарослях. Утлое суденышко продвигалось вперед силами гребца, способного с закрытыми глазами ориентироваться в этом лабиринте каналов, островов и болот, вечно окутанного зловонными парами и тучами комаров. Лучшего места для нелегальных перевозок и самых изощренных преступлений вообразить было невозможно.

Эль-Темпло оказался диким островком среди заводей дельты, холмом, образованным перемолотыми временем ракушками, покрытым небольшой дубовой рощей. Когда-то остров был индейским святилищем, где до сих пор виднелись руины алтарей — отсюда и происходило его название. Братья Лафиты расположились здесь с самого раннего утра, как и каждую субботу в течение года, за исключением тех субботних дней, что попадали на Рождество или Успение Богородицы. Возле берега выстроились в ряд мелководные суда, рыбачьи лодки, шлюпки, каноэ, частные прогулочные лодки с тентами для дам и грубые баркасы для транспортировки товара.

Пираты установили несколько парусиновых палаток, в которых выставили свои сокровища и бесплатно раздавали лимонад дамам, ром с Ямайки — мужчинам и сладости — детям. В воздухе пахло стоячей водой и острым блюдом из жареных лангустов, которое подавали на кукурузных листьях. Царила карнавальная атмосфера: музыка, жонглеры и дрессированные собачки. На подмостках для продажи были выставлены четыре взрослых раба и один голенький ребенок двух-трех лет. Желающие купить рабов проверяли у них зубы, чтобы определить возраст, белки глаз, чтобы убедиться, что они здоровы, и заглядывали в задний проход, чтобы удостовериться, что он не заткнут паклей — обычный трюк, чтобы скрыть понос. Одна зрелая дама в кружевной шляпке взвешивала затянутой в перчатку ручкой гениталии одного из мужчин.

Пьер Лафит уже давно начал аукционную продажу товаров, подбор которых на первый взгляд был лишен какой бы то ни было логики, словно вещи эти были собраны исключительно с целью сбить с толку клиентов: мешанина из хрустальных люстр, мешков кофе, женской одежды, оружия, сапог, бронзовых статуй, мыла, трубок и бритв, серебряных чайников, мешков с перцем и корицей, мебели, картин, ванилина, церковных дарохранительниц и канделябров, ящиков вина, дрессированной обезьяны и пары попугаев. Никто не уходил с пустыми руками, потому что Лафиты, ко всему прочему, были банкирами и кредиторами. Каждая вещь была эксклюзивной, как о том во всю глотку вещал Пьер, и не могла ею не быть, поскольку была добыта в открытом море во время нападения на торговые суда. «Взгляните, дамы и господа, на эту фарфоровую вазу, достойную королевского дворца!» «А сколько вы дадите за эту парчовую накидку, отороченную горностаем?» «Больше такой возможности не представится никогда!» Публика отвечала шуточками и свистом, но называемые цифры поднимались в забавном соперничестве, которое Пьер умело использовал.

Между тем Жан, одетый в черное, но с белоснежными манжетами, кружевным воротником и пистолетами за поясом, прохаживался в толпе, подбадривая нерешительных улыбками и завлекая своим темным взором заклинателя змей. Виолетту Буазье он поприветствовал театральным поклоном, а она ответила двумя поцелуями в щеки, как это принято между старинными друзьями, каковыми они и стали после нескольких лет разного рода сделок и обмена дружескими услугами.

— Чем могу служить единственной даме, способной похитить мое сердце? — вопросил ее Жан.

— Не растрачивайте на меня свои любезности, мой дорогой друг: на этот раз я пришла не за покупками, — улыбнулась Виолетта и показала на Мориссе, что держался в четырех шагах позади нее.

Жан Лафит не сразу его узнал: секунда понадобилась на то, чтобы справиться с обманкой костюма исследователя, бритого лица и пенсне с толстыми стеклами, поскольку когда он познакомился с этим человеком, на лице того красовались усы и бакенбарды.

— Мориссе? Это и вправду вы! — воскликнул наконец он, хлопая того по спине.

Смутившись, Мориссе оглянулся и надвинул шляпу на глаза: ему вовсе не было нужно, чтобы об этих откровенных знаках дружеского расположения стало известно губернатору Клейборну. Однако никто не обратил на них никакого внимания, потому что в этот самый момент Пьер выставил на продажу арабского скакуна, обладать которым страстно желали все присутствующие мужчины. Жан Лафит повел его к одной из палаток, чтобы спокойно поговорить и освежиться стаканом белого вина. Мориссе сообщил ему о предложении Наполеона: патент корсара — lettre de marque, — который был эквивалентен официальному разрешению атаковать другие корабли, в обмен на его особое внимание к англичанам. Лафит любезно отвечал, что в действительности не нуждается ни в каком разрешении продолжать делать то, чем он занимался всегда, и lettre de marque послужит лишь неким ограничением, поскольку будет означать, что он должен воздерживаться от нападений на французские суда со всеми вытекающими отсюда для него потерями.

— Ваши действия обретут легальность. Из пиратов вы превратитесь в корсаров, что гораздо более приемлемо для американцев, — привел довод тайный агент.

— Единственное, что сможет изменить наши отношения с американцами, — это уплата налогов, но, честно говоря, пока мы не рассматривали эту возможность.

— Патент корсара дает возможность…

— Только если мы будем ходить под французским флагом.

Скупой на слова Мориссе пояснил, что такое условие в предложение императора не входит: они и дальше будут ходить под флагом Карфагена, но зато смогут рассчитывать на безнаказанность и убежище на французских территориях. Эта речь Мориссе содержала максимальное количество слов, произнесенных им за один раз. Лафит ответил, что поставит этот вопрос на обсуждение, потому что такого рода дела решаются среди его людей голосованием.

— Но на самом деле все решает голос ваш и вашего брата, — уточнил Мориссе.

— Ошибаетесь. Мы большие демократы, чем американцы, и уж точно намного превосходим в этом французов. Вы получите ответ через два дня.

На аукционной площадке Пьер Лафит уже начал торговлю рабами — самое долгожданное на этой ярмарке, и голоса с предложениями цены становились все громче. Единственная женщина в этом лоте прижимала к себе ребенка и умоляла чету покупателей, чтобы их не разлучали: сынок ее очень сообразительный и послушный, говорила она. А Пьер Лафит тем временем расписывал ее качества хорошей производительницы: у нее уже несколько детей и она еще может рожать. Тете смотрела на это, похолодев от ужаса, с застывшим в горле криком, думая о детях, которых эта несчастная женщина уже потеряла, и об оскорбительности продажи. По крайней мере, ей через это проходить не пришлось, и Розетта от этого избавлена. Кто-то сказал, что эти рабы родом с Гаити, что они попали к Лафитам напрямую через агентов Дессалина, который таким способом финансировал свою армию и заодно набивал себе карманы, продавая тех самых людей, которые боролись вместе с ним за свободу. Если бы это увидел Гамбо, он бы просто взорвался от ярости, подумала Тете.