Князь Александр с оружием в руках в дверях дома на высоком крыльце стоял. Салтыков взлетел на крыльцо, Александру под нос ярлык государев сунул, изрёк строго:

— Покорись и не вздумай супротивничать, а то худо будет!

Князь сулебу выставил вперёд, сверкнула холодная сталь.

— Зачем за оружие схватился, зачем поднял на государева слугу, в измену пошёл?

Александр опустил свой короткий меч, спросил Салтыкова:

— Что тебе надобно в моём доме? Что ищешь?

— Искать не будем, коль сам покажешь!

— Нечего мне казать! Я пред государем и Господом Богом чист.

— Сие мы сейчас узнаем. — И послал Салтыков своих людей амбары и кладовые обыскивать, лари вскрывать, в подклети заглядывать, тайники искать. Да и нашли. И вот уже перед лицом боярина Александра мешки с кореньями, никогда не виданные им, поставили.

— За какой надобностью хранил в подклети сие зелье? — спросил Салтыков.

— Знать не знаю, ведать не ведаю. Да ключник, поди, скажет, — ответил боярин Александр, с недоумением осматривая мешки с неизвестными кореньями.

— Да как же ты не знаешь, ежели в твоих каморах нашли? — спросил Салтыков.

— Крест готов целовать, не знаю. Да не проделки ли это лихих людей?!

— Вот и поцелуешь, как на правёж отправят, — зло крикнул окольничий и приказал своим людям: — Возьмите его в Судный приказ!

Тем же манером были арестованы все братья Романовы. А старший, Фёдор Никитович, был перехвачен в своей карете, лишь только она показалась на Варварке.

Тем временем, зная, что Салтыков принесёт улики, боярин Семён Никитович попросил дьяка Василия Щелкалова оповестить и собрать в Столовую палату всех больших вельмож, чтобы пришли для свидетельства раскрытого заговора. И не успели посыльные до боярских палат добежать, как думные бояре сами поспешили в Кремль. Потому как весть о том, что всё гнездо Романовых повязано и в пытошные башни посажено, уже долетела к ним.

Спустя какой-то час началось заседание Думы. Дьяк Василий Щелкалов доложил, для чего созвали бояр.

— Давно ли Русь принимала присягу на верность государю не творити злого умысла царскому роду и державе. Да вот открыт заговор. А какова цена заговора, нам и узнавать.

В Столовой палате появился окольничий Михаил Салтыков и следом за ним дьяки Судного приказа внесли мешки с кореньями. Да тут же ввели бояр Романовых.

В палате возник шум-гам, все кричали, спрашивали братьев Романовых: с каким умыслом коренья хранили, да сколько зелья из них приготовили, да куда зелье определили?!

Александр на все вопросы отвечал одно: знать не знаю, ведать не ведаю и никому не давал воли нести в дом какие-либо коренья.

Привели слуг и дворню боярина Александра. Их спросили. Все в один голос отвечали: не было нам слова коренья прятать. Другую партию дворни привели, а среди них — Бартенев был. К нему подходит протопоп собора Василия Блаженного, крест поднял над ним, зычным голосом рявкнул:

— Говори, блудный сын, всю правду: ведал ли ты о кореньях?

— Ведал, святой отец благочинный. — И Бартенев упал на колени. — Холоп Шестунов привёз их из вотчины боярина Фёдора Никитича.

— Когда сие воровство случилось?

— А на вторую ночь после Василия-выверни-оглобли. Сказывал холоп Шестунов, якобы боярину Фёдору вещий сон приснился. Вот он и... Да ты, владыко, спроси самого Шестунова, а я-то тут с боку припёка...

Сказанное слово записано дьяком, и жить ему, пока бумага не истлеет или пожар не сожрёт. Доводы доносного слова имели убойную силу. И все отшатнулись от Романовых: чего доброго, любого может задеть, кто в сей миг рядом окажется. Да и не только рядом. Помчались безместные чины боярина Семёна во главе с окольничим Михаилом Салтыковым хватать по Москве всех, кто каким-то боком близок к Романовым. Дьяки Разбойного приказа на всякие крамольные дела отзывались скоро. Да и соскучились по ним. И началось гонение на последний род Рюриковичей. Начались допросы, а за допросами и пытки приблизились.

Аресты продолжались неделю. Выискали всех, кто был связан с Романовыми хоть самым малым родством. Забрали бояр Карповых, Репниных, Сицких, Шереметевых. Был арестован князь Иван Черкасский. До суда все они сидели в тюрьмах Кремля. Суд пришёл в конце июня. Многим он показался несправедливым. Будто бы не воля государя над судимыми довлела, а опричнина снова дала себя знать. Да как сказать, однако же к смерти никого не приговорили. А в опричную-то пору всем бы головы и порубили. Рядил московский народ и по-другому о наказании Романовых и иже с ними. Скорый на догады, пришёл он к мнению, что суд мягок был, Божеский. Считали москвитяне, что вина Романовых не в том, что зелья-коренья прятали, а в большом государевом деле. Зельем же готовились извести царя Бориса Фёдоровича и всех его близких, чтобы трон захватить. А вспомогателями-то, оказывается, у Романовых были думный дьяк Василий Щелкалов и оружничий Богдан Бельский. Оба они присягу царю принимали, чтобы глаза отвести, а сами день за днём чинили каверзы, готовили плевицы. Особенно старался Богдан Бельский.

Вначале, это ещё два года назад, как Романовых арестовали, Борис Фёдорович и не думал Богдана наказывать за происки, но дал понять, что Богдан многим может поплатиться. А чтобы хоть как-то избавиться от происков супротивника, послал царь Борис Фёдорович Бельского новый город-крепость для защиты от набегов татар строить на берегу Северного Донца. Борис был милостив к Богдану. Он дал ему большую власть, много денег на строительство и послал с Бельским лучших мастеров каменных дел из Москвы, из Новгорода и Пскова.

Бельский, однако, счёл себя униженным и несправедливо наказанным. Он уехал, похоже, не строить крепость, а жить в увеселении вдали от царя. Он взял с собой большую свиту бездельников-приживал, отказал всем мастерам строительных дел. А когда прибыл на место, то начал возводить город Царёв-Борисов руками наёмных мастеров, которых подбирал сам. И строили они крепость не столько для обороны от татар, сколько от тех, кто мог нагрянуть с севера, из Москвы.

И первое известие о дерзости Богдана Бельского принесли в Москву монахи-лазутчики патриарха Иова. Ему стала известна похвальба Богдана: «Борис-царь в Москве, а я царь в Царёве-Борисове».

Иов не укрыл клятвопреступника, не снизошёл к нему милосердием. Он потребовал от царя Бориса сурового наказания Бельского.

— Руби ядовитое дерево на корню, не жди, пока разбросает свои плоды по всей земле Русской, — повелел патриарх государю.

— Отче владыко святейший, как