Из-за одной рыжей, относительно редкой для этих мест и, пожалуй что, даже и лучшей из всех тутошних лахудр, победители едва не повздорили, но «пахан» пресек это безобразие в зародыше, сперва предложив ее нам – мы как-то побрезговали и вежливо отказались – потом отымев ее сам, а затем приказав разыграть очередь на нее в кости. Той, считавшейся здесь до сих пор самой элитной, такой сценарий «продолжения банкета» по душе не пришелся, что она и попыталась было довести до сведения новых хозяев района, но кому из них было интересно ее мнение? Как говорится – горе побежденным.

Пока торжествующие победители наглядно, доходчиво и весьма убедительно разъясняли «элитной» для этой дыры шалаве ее новое место, разложив ее для этой цели прямо на одном из столов, «пахан» таки вытряс из поумневшего хозяина хорошее вино и расположился за другим столом, куда пригласил и Фуфлунса с нами, дабы отпраздновать славную викторию. Попраздновали от души. Вино, как ни странно для такого вертепа, оказалось и в самом деле вполне приличным, а наш «бригадир» толкнул проникновенную речь о том, как скверен беспредел, и о преимуществах хорошего прочного мира – ага, во всем мире, гы-гы! В общем, хорошо погудели.

По домам мы расходились в хорошем настроении и с сознанием выполненного долга. Порядком назюзюкавшийся на победной пирушке Серега орал на всю улицу про мир во всем мире и требовал непонятно от кого свободы попугаям. Мы пытались его хоть как-то урезонить, но где там! Это ж Серега! Бить ему морду не хотелось – вроде не за что – а иначе его, когда нажрется, хрен уймешь…

– Слышь, Макс! А мы-то теперь кто получаемся? – задался вдруг вопросом самоидентификации Володя. – Прям мафиозо какие-то!

– Ну, в общем-то, да, – ответил я ему. – Простые гадесские гангстеры.

– Точно! – проорал Серега и загорланил:

Мы уже шли по «своему» вполне добропорядочному кварталу, и нормальные респектабельные греки с недоумением поглядывали на нас из дверей. Но разве ж этого угомонишь!

– Особенно ты, говнюк! – грубо прервала его лирический настрой упершая руки в боки Юлька. – Миллионо он в банке держит! Где оно, то миллионо?! Пока что ты только «сыто-пьяно», алкаш проклятый! Ну и вот что мне теперь прикажете делать с этой пьяной скотиной?!

– Холить и лелеять! – промычал Серега. – И кстати, я не говнюк, а этот… как его… ах, да – победитель. За мир во всем мире! Урра, товарищи! – растопырив руки, наш пьяный победитель попытался облапить свою неблагодарную половину, та увильнула в сторону, и он, промахнувшись, рухнул прямо в дверь.

– Тащите это в дом! – велела Юлька слугам. – Да не в постель, орясины! На коврике проспится! А вам, бандито-гангстерито хреновы, я это еще припомню!

Переглянувшись, пожав плечами и посмеявшись, мы успокоились за судьбу Сереги, которая теперь в надежных руках, гы-гы!

– И где это тебя черти носят?! – встретила Володю с порога Наташка. – В городе хрен знает что, я тут в шоке, а он квасит не пойми где!

– Я не квасил, а наводил в городе порядок, – просветил ее спецназер.

– А чем это тогда от тебя разит? – эта тоже попыталась упереть руки в боки.

– Победой, дорогая! – Володя, в отличие от Сереги, не промахнулся. Облапил ее, приподнял под мышки, водрузил на плечо, хлопнул по заду и понес в дом, не обращая внимания на ее возмущенный визг. Тут, кажется, тоже все в полном ажуре.

Мы с Васькиным посмеялись, успокаивающе махнули рукой встревоженным соседям-грекам и разошлись по своим хатам.

– Что там стряслось? – спросила Софониба, помогая мне разоблачиться. – Тут такое соседка рассказывала!

– Успокойся, наши победили, – заверил я ее. – Пошли-ка лучше, займемся делом! – я полез к ней в распахнутый подол, увлекая к ложу.

– По-финикийски, господин! Будущая госпожа велела мне в постели понимать тебя только по-финикийски, хи-хи!

– И что мне тогда с тобой делать прикажешь, если у меня после этой заварухи весь финикийский из головы вылетел?

– Ну, – бастулонка озадаченно наморщила лоб. – А, придумала! Ты возьмешь меня силой и не в постели – про другие места будущая госпожа ничего не сказала, хи-хи!

Так я и сделал, вспомнив утверждение «нового порядка» у греков и разложив ее прямо на столе. Потом, выпустив наконец пар и придя в умиротворенное расположение духа, выкурил трубку и припомнил наконец тот финикийский, для повторения которого мы с Софонибой переместились уже в постель. Красота, кто понимает! Что еще нужно простому гадесскому гангстеру после честно отработанного трудового дня?

– Так о чем же это ты молил Астарту, аркобаллистарий Максим?

– Ну, ты ведь и сама догадываешься, почтенная, – ответил я Криуле, довольно ухмыляясь.

– Не известными никому письменами?

– Ну, в моей-то стране они известны любому грамотному человеку. Это наша обычная письменность – при чем же тут колдовство?

– Каким же тогда образом о тебе и Велии болтает весь Гадес?

– Так уж прямо и весь? – притворно изумился я, хотя прекрасно понял, что это обычное женское преувеличение.

– Кстати, мама, а у неотесанных варваров разве бывает письменность? – как бы невзначай, типа просто интересно, подколола ее дочурка.

– До сих пор я думала, что не бывает, – парировала та. – Но оказывается, даже варвары бывают разные.

Фуфлунс и Васькин едва сдерживали смех, слушая эту пикировку в ожидании, когда у главы клана Тарквиниев появится время принять нас. Но еще лукавее, когда не видит мать, улыбается Велия.

Собственно, как раз она мне идею этого мероприятия и подсказала, а я лишь творчески развил ее для пущей таинственности. Причина же нашего сегодняшнего визита к «досточтимому» Волнию, по своей сути никак с этим не связанная, косвенным образом все-таки нарисовалась оттуда же. Но – обо всем по порядку…

Через неделю после того дня БББ – Большой Бандитский Беспредел, как наша четверка окрестила меж собой ту бойню греческой шантрапы – Велия посоветовала мне принести жертву в храме Астарты. Причем мой «заказ» этой финикийской богине любви должен был быть сформулирован эдак понепонятнее, дабы навоображать услыхавшие его жрицы могли себе все что угодно. Чем круче и фантастичнее навоображают – тем лучше. Причин такого пожелания эта оторва мне не объяснила, но вид имела самый лукавый, дающий понять, что все остальное продумано. Ну, раз такие дела – нам ни разу не жалко. Самому мне в тот храм прогуливаться получалось тогда как-то недосуг, мы тогда были все еще в режиме усиленной боеготовности, но Велия подсказала мне, как это делается в таких случаях. Оказалось – элементарно. Текст просьбы к богине пишется на маленьком свитке папируса, который и дается посылаемому вместо себя слуге вместе с поручением принести ей намеченную жертву. Зарезав на алтаре храма жертвенное животное и бросив в огонь предназначенные для сожжения части, жрица развертывает свиток и зачитывает его над огнем, после чего сжигает его на том же огне вместе с частями жертвы. Судя по таинственной улыбочке моей шаловливой акселератки, по ее хитрому замыслу намечалась не только мистическая, но и психическая атака на противников нашего соединения.