Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фаине так неистово хотелось прижать Настю к себе, что она выбежала на чёрную лестницу, оперлась лбом о стену и на несколько минут замерла, пытаясь прийти в себя. Ступени под ногами плавно раскачивались то влево, то вправо, и она вместе с ними шаталась, как пьяная, начиная то плакать, то дрожать мелкой ледяной дрожью. Сколько раз в глухой тоске или горячечном бреду она пыталась вообразить их встречу! И только Господь да Пресвятая Богородица питали её надежду, не давая сойти с ума от горя и безысходности. Но она верила, что, наконец, обретет свою драгоценную потерю.
Оттолкнувшись от стены, Фаина опустилась на холодный пол и прижала руки к груди:
— Слава Богу за всё!
* * *
— И ты не расспросила дочку, с кем она живёт? — Глеб прижал Фаину к себе, и она уткнулась ему в грудь, чувствуя щекой толчки его сердца.
— Она сказала — с мамой. А подробности я не смогла узнать. Я не понимала слов, как будто оглохла. Только смотрела на Настю и боялась, что она сейчас исчезнет. Растворится, как сахар в воде. Я столько времени её искала…
Фаина стала задыхаться, и Глеб легонько коснулся губами её губ словно хотел передать ей частицу своего воздуха.
— Спасибо тебе, — пробормотала Фаина, — мне спокойнее, когда ты рядом.
— Я всегда буду рядом.
Они стояли у окна, где на квадрат двора с неба проливались сырые осенние сумерки. В окнах напротив кое-где тускло горели огни ламп. В кухне стучала тарелками Величко-Величковская.
Капитолина за пологом давно тихо сопела, сладко причмокивая во сне.
— Кстати, интересно, почему Настя — Настя? — заметил Глеб. — Ты же говорила, что в одеяльце не было никакой записки или адреса, а ребёнок ещё не разговаривал.
— Не знаю, — Фаина обвила Глеба руками за талию, — но я должна пойти поговорить с её… — она хотела сказать мамой, но испугалась, что, назвав этим словом чужую женщину, откажется от своей найденной девочки и оборвала фразу. Глеб поймёт, что она имела в виду.
Он понял и нежно поцеловал её в лоб:
— Хочешь, я провожу тебя?
— Нет-нет. Будет лучше, если я пойду одна. Хотя даже не представляю, как начать разговор. Ведь кто бы ни нашёл Настю, он спас ей жизнь, и я должна Бога молить за его доброту. Хотя Настюша так бедно одета и такая голодная, — голос Фаины дрогнул, — я налила ей щей, и она съела всё до последней капельки и потом вычистила тарелку корочкой хлеба. Её кожа совсем прозрачная, как у цыплёнка. — Фаина поняла, что вот-вот расплачется. — Я дала ей с собой пирог с капустой и уговорила, чтобы она пришла к нам завтра обедать. — Она с отчаянием посмотрела на Глеба. — Но днём я буду на заводе.
— Я останусь дома, — быстро сказал Глеб. — Дождусь девочек, познакомлюсь с Настей, накормлю и напою. Не беспокойся. — Он погладил Фаину по голове. — Главное, ты нашла дочь и больше с ней не расстанешься, что бы ни случилось.
* * *
— Три нормы, — сообщил парторг и похлопал Фаину по плечу. — Была бы партийная, давно в передовики бы вышла. А несознательным у нас, сама знаешь, дорога в светлое будущее заборонена. Ты должна крепко подумать над своей платформой, Сабурова. Такую хорошую работницу, как ты, пролетариат сможет поставить на нужные рельсы.
— Я не хочу на рельсы. — Фаина сняла брезентовый фартук и перекинула его через руку. — Мне хватает того, что Бог даёт. — Она тряхнула головой и широко улыбнулась, потому что со вчерашнего дня у неё есть Настя, о которой она по-волчьи выла долгими пустыми ночами и не знала, когда выпадет желанная встреча, да и случится ли она в этом мире, а не за чертой жизни и смерти.
А нынче радости сыплются одна за другой: любимый муж, найденная дочь, Капитолина. Разве может семейное счастье сравниться со значком передовика производства? Смена закончена, сейчас на трамвай и бегом на Фонтанку, где живёт Настя. Подумав о предстоящем разговоре с приёмной матерью Насти, Фаина поняла, что ей стало не по себе. Что говорить, как выспрашивать, о чём договариваться? Да и доказать, что Настя её дочь, — невозможно. Остаётся положиться на волю Божию — ведь зачем-то судьба привела Настю к их порогу именно сейчас, ни раньше, ни позже, — значит так и надо.
Трехэтажный дом под зелёной крышей окнами выходил на набережную, где на ветру трепыхалось тонкое кленовое деревце, зацепившееся корнями между гранитных плит. Когда Фаина шла мимо, с деревца оторвался последний лист и красным лоскутком упал под ноги. Почему-то от жалости к листу, доживающему свою первую и последнюю осень, Фаине стало грустно. Нагнувшись, она подняла листок и бросила его в тёмную воду Фонтанки: плыви корабликом — это лучше, чем быть затоптанным сотней каблуков.
Номер Настиной квартиры Фаина не знала, поэтому подошла к двум женщинам, что складывали дрова в поленницу. Одна из них была толстая и щекастая, а другая худая и очень высокая, с седыми прядями из-под платка.
Спрашивать не пришлось, потому что щекастая звонко спросила первая:
— Эй, гражданочка, кого ты у нас высматриваешь?
— Я ищу квартиру, где живёт девочка Настя Зубарева. Знаете?
Щекастая прищурилась:
— Вестимо знаю. Я с этой воровкой через стенку живу.
— С воровкой?
— Да ещё с какой! — И без того румяные щёки женщины стали совсем помидорными. Она выпятила губы. — Давеча я варила картоху, так одной картохи не досчиталась. А вчера она у меня кусок хлеба со стола стащила! Я из кухни вышла на минутку, вернулась, а хлебушек тю-тю! Я Настьку за косы отодрала, а ей, бесстыжей, хоть бы хны! Ни одной слезинки не сронила.
— Зря ты, Валька, на девчонку наговариваешь, — вступилась высокая. — Попробовала бы ты в семь лет остаться беспризорницей, так небось тоже бы еду таскала. Я позавчера ей тарелку каши подала и ничего, не обеднела! Глядишь, на том свете и зачтётся, что сироту пожалела.
Чтобы устоять на ногах, Фаине пришлось упереться о поленницу.
— Как сироту? Почему?
Обе женщины одновременно уставились на неё широко открытыми глазами. Высокая пожала плечами:
— Так померла её мамка. Ещё по весне преставилась. Вот девчонка одна и мыкается. Родни-то нет. А уж как Настёна за матерью ухаживала, как ухаживала! Бывало, идёт чрез двор, шатается от голода, а в руках два ведра воды держит — мамку мыть. Болела Машка сильно в последние полгода, почитай и не вставала. Вишь ты, по