На следующий день наконец наступила зима. Выпал обильный снег, и Морган разъезжал по округе на снегоходе, который пригнала Нета.

В Доме стало тихо и довольно скучно. Я уже не спал по двадцать часов в сутки. Надо сказать, после извлечения из моего виска дротика с пугающим названием «гарпун Ахава» мое выздоровление вообще очень ускорилось. Но все же выходить из дома мне по-прежнему не хотелось. В моменты бодрствования я по большей части лежал в кресле в скучной тишине опустевшей большой гостиной и сквозь узорную раму изморози в окне изучал сверкающие снежные горы вокруг Дома. Делать мне ничего не хотелось, и в груди по-прежнему жила противная хлюпающая тяжесть. Видимо, мне надо было к ней привыкать. Аои ходила по Дому, тихо хозяйничала, но больше не пела и не заходила ко мне. Какая-то жизнь начиналась, только когда приходили ЧП и Малыш.

ЧП очень поздоровел и подтянулся. Он научился охотиться, хотя не слишком любил это делать. Видно было, что рядом с Малышом он теперь ничего не боится. Они скакали и прыгали в сугробах вокруг Дома, пока не падали с ног, и сквозь толстые рамы то с одной стороны, то с другой слышались радостные крики Малыша и шальной отрывистый лай. Но гораздо чаще их было не видать; я выяснил у Неты, что они ходят в длинные многодневные прогулки. Конечно, инициатором прогулок был Малыш, а Пес просто следовал за ним. Было такое ощущение, что он теперь последует за Малышом куда угодно, и это, вообще-то, сильно успокаивало меня: все-таки Пес теперь был, если подумать, вполне надежной охраной. Хороший проводник никогда не сунется в по-настоящему опасное место, но Малыш мог попасть в беду случайно, и тогда лучше, если рядом будет хотя бы кто-то вроде Пса.

Правда, в Лабиринт ЧП возвращаться отказывался, и, на мой взгляд, правильно делал. Так что когда Малыш хотел увидеться с родителями, он уходил в Лабиринт один. Псу здорово не нравились эти отлучки: он угрюмо бродил по лесу вокруг Дома и терял всякое достоинство, восторженно прыгая на Малыша, когда тот возвращался.

Впрочем, будь моя воля, я бы, наверное, тоже попытался удержать любого начинающего проводника подальше от Лабиринта.

В Доме бывали гости. Засыпая и просыпаясь в гостиной, я то и дело слышал всякое. То в кухне перешептывание и хихиканье, как будто там собрался десяток подружек-старшеклассниц. То наверху, у Маши и Неты, громкий активный спор нескольких незнакомых голосов, перебивающих друг друга, и вдруг снова тишина, и тут же опять – спор, пересыпанный неизвестными терминами, звучащими, как язык несуществующей страны Укбар. То перед Домом, на лужайке, прекрасная музыка: кто-то играл как будто на скрипке. Я не удержался, сполз с кресла и выглянул из окна. В воротах стояла Нета с незнакомым фриландцем, который только что перестал водить смычком по неожиданно громоздкому, ростом с него самого, струнному инструменту. Нета кивнула, что-то спросила, музыкант взвалил свой инструмент на плечо, и они вместе направились к сараю, где у нее хранился самый необходимый инвентарь. И потом несколько часов из сарая, перемежаемые длинными паузами, слышались музыкальные обрывки. Настраивали они инструмент, что ли? Музыкант ушел незаметно.

Однажды Пес и Малыш, перепуганные до полусмерти, притащили на самодельных санках мастера-кроху. Тот жмурился длинными веками и посиневшими от холода губами бормотал шипящие ругательства на незнакомом языке. Маша в два счета залатала ему сломанную ногу, посадила у печки и дала какую-то загадочную закопченную бутыль: сколько я ни вспоминал, не мог припомнить такой бутылки среди разнообразных запасов Аои. Через два часа, отогревшись, кроха ушел на своих двоих, что-то удовлетворенно бурча.

То и дело через Дом проходили незнакомые проводники. Похоже, все-таки это место было – как бы точнее выразиться? – неким гибридом почтовой станции и санатория. Выходящие из Лабиринта проводники, истощенные странствием, задерживались тут для срочного восстановления сил, а уходящие в Большую Сеть – могли подготовиться к путешествию: экипироваться, получить консультацию, запастись провизией. Даже провизия Аои-тян, как я узнал, в Лабиринте не превращалась в траву и сучки.

Когда гости оставались пожить, наши застолья бывали очень интересными. Но никто еще ни разу не остался у нас дольше, чем на полторы-две недели.

Я теперь тоже иногда гулял с Малышом и ЧП вокруг Дома.

Однажды днем я дремал в большой гостиной, когда меня разбудил громкий хлопок входной двери и ликующий вопль:

– Маша! Получилось!

На пороге стоял Баламут. Мы не видели его уже около месяца. Он странно и часто дышал и был весь встрепанный, сильно исхудавший, какой-то изможденный и такой промокший, что в теплом Доме от него – честное слово – шел пар. Пожалуй, в драке с Псом у него теперь было бы мало шансов.

– Дурак, что ль, так орать? – недовольно спросил Морган, выходя из кухни со сковородой, на которой что-то вкусно брызгало маслом. Рыжий взглянул на него, но, по-моему, не увидел.

– Всё благополучно? – сказала Маша сверху. Она стояла на верху лестницы и держала на весу руки в заляпанных резиновых перчатках – видимо, они с Нетой опять занимались своими химическими экспериментами. Рыжий весь повернулся к ней и завопил, задыхаясь:

– Четверо! Представляешь?!

Он остановился, хлипнул носом, потер кулаками глаза и сказал уже спокойнее:

– Всё в порядке.