Рекс крепко сжал ее плечи.

— Ты не сошла с ума. Я никогда не поверю, что ты сумасшедшая. Я помогу тебе пережить время болезни, Бланш. Я клянусь тебе в этом.

Она покачала головой:

— А если это время никогда не кончится? Ты будешь жалеть, что настаивал, чтобы мы поженились. Ты будешь проклинать этот день!

— Я не могу отказаться от тебя. Я не брошу тебя, что бы ни случилось, — мрачно сказал он и немного разжал свои ладони, которые стискивали плечи Бланш. — Кем должен быть мужчина, чтобы бросить мать своего ребенка!

И тогда ей стало легче. Она должна была бы протестовать, а не чувствовать облегчение. Сэр Рекс заслуживает большего! Но она не могла сдержать свои чувства. Чувство облегчающего успокоения наполнило всю ее душу, потому что она очень долго была до ужаса одинокой. Она придвинулась ближе к сэру Рексу, а он обнял ладонью ее затылок и прижал ее голову к своей груди. Бланш тихо всхлипывала, уткнувшись лицом в его крепкое тело. Как в твердую стену. Когда его обнимающие руки сомкнулись вокруг нее, она спросила себя, не появилась ли у них надежда хотя бы на маленькое счастье.

Он гладил ее по голове и волосам.

— Я хочу поговорить с тобой о твоей болезни.

Бланш покачала головой.

— Пожалуйста, поговорим об этом.

Бланш перестала плакать. Сэр Рекс по‑прежнему обнимал ее. Она прижималась щекой к его рубашке и чувствовала через тонкое полотно мощные удары его сердца. Ей хотелось, чтобы эта минута никогда не кончалась. Потом она села и встретила его немигающий озабоченный взгляд.

Этот человек был силен и крепок, как башня. И теперь он был нужен ей. Если она осмелится согласиться и станет его женой, ему нужно знать всю правду, какой бы болезненной она ни была.

Рекс ясно почувствовал, что Бланш сдается, потому что улыбнулся ей и погладил пальцем ее щеку. Эта ласка подняла в ней целую бурю тех чувств, которые она не имела права испытывать сейчас.

— Больна ты или нет, я все равно хочу жениться на тебе, — тихо и ласково сказал он. — Разве ты не слышала эту клятву: «В болезни и в здравии»?

— Конечно, слышала.

Бланш улыбнулась и была поражена тем, какие чувства пробудила в ней непритворная улыбка. Она была вне себя от восторга, и это был настоящий восторг.

— Ты самый достойный человек из всех, кого я встречала в жизни, — сказала она.

Рекс пожал плечами и сказал:

— Начинай рассказывать.

— Я все это время вспоминала тот день, когда был бунт.

Рекс вздрогнул.

Она провела языком по пересохшим губам.

— Если я стану говорить об этом, у меня может начаться припадок.

— А я буду рядом и стану держать тебя, — сказал он, кладя ладонь ей на щеку.

Бланш никогда еще никому так не доверяла.

— Это не простые воспоминания. Я заново переживала прошлое — я даже чувствовала, что нахожусь в прошлом, в этом бунте. И когда это происходит, я теряю связь с настоящим.

Его глаза стали шире.

— Рассказывай дальше.

— Там была толпа свирепых людей с ножами, пиками и вилами.

Бланш внутренне напряглась, вспомнив бунтовщиков, обступивших карету с гербом семьи Херрингтон, свой испуг и вытянувшееся от страха бледное лицо своей матери. У нее заныли виски, и она испугалась, что сейчас начнет, кружась, опускаться в прошлое.

— Они напали на нашу карету, перерезали упряжь лошади, забили лошадь до смерти. После этого они вытащили нас из кареты — сначала маму, потом меня. — Сэр Рекс схватил ее за руку. — Мама кричала снова и снова, но я не могла видеть ее. Они ее убили. — Боль стала сильнее, но теперь болели не виски, а грудь. Бланш взглянула в глаза сэра Рекса. Его взгляд был твердым. Сэр Рекс был очень встревожен, но не делал попытки отодвинуться от нее. Бланш поняла, что ухватилась за его руку с такой силой, словно от этого зависит ее жизнь. Она чувствовала себя так, словно эта рука действительно спасает ее от гибели. — Она кричала от ужаса — и от боли тоже. Они кололи ее, пока она не умерла, сэр Рекс. Кололи ножами и вилами.

— О господи!

— И крики прекратились. — Бланш смотрела на их ладони, крепко сжимавшие одна другую, но видела все как в тумане. Ножи теперь вонзались в ее сердце. — Я вырвалась из рук чудовища, которое держало меня, и поползла к ней через эту толпу. Я никогда не забуду, как она выглядела.

Она превратилась в кучу кровавого мяса, подумала Бланш и взглянула вверх, ожидая, что комната наклонится и начнет кружиться.

Но оказалось, что она по‑прежнему находится в сильных объятиях сэра Рекса.

— Я понимаю, — шепнул он, и Бланш озадачили его слова. Как он мог это понимать?

Она закрыла глаза, борясь с головокружением и кровавыми образами прошлого. Нож пронзил ей виски, Бланш напряглась и приготовилась услышать крики матери.

— Не покидай меня.

Бланш сильно вздрогнула, ее глаза открылись. Она взглянула вверх и встретилась со взглядом темных глаз сэра Рекса.

— Я должен сказать тебе кое‑что.

Ножи перестали пронзать ее череп. Воспоминание о мамином изрубленном теле ослабло, но не исчезло. Что он может сказать? — с удивлением подумала Бланш.

Он снова улыбнулся и погладил ее лицо.

— Когда я вернулся с войны, я просыпался среди ночи или днем и мне казалось, что я вцепился пальцами в кровавую грязь и лежу на твердой земле под жгучим солнцем на испанской равнине. А рядом люди кричат от боли, звенят сабли, грохочут пушки. Я чувствовал запахи пороха, обуглившихся тел, крови и смерти.

Бланш села прямее.

— Что ты сказал?

— А потом я вдруг понимал, что лежу в своей кровати или на софе и нахожусь в Хермон‑Хаус или в Боденике, а не в Испании.

Бланш слушала его с изумлением.

— Это было так похоже на действительность. — Теперь он говорил с трудом. — Несколько раз я разговаривал с братьями или с кем‑то из слуг, и вдруг все исчезало. Я снова оказывался на том поле боя, лежал там раненый, без ноги, слышал людей и звуки боя, чувствовал их запахи, страдал от лихорадки и жажды. А потом я вдруг снова оказывался в гостиной и понимал, что я не на войне, что это было ужасное воспоминание. Но это воспоминание казалось реальным, как бывает во сне.

Бланш начала дрожать как в лихорадке.

— И что было потом? У тебя и теперь бывают эти воспоминания, похожие на сны?

— Нет. Они продолжались полгода, может быть, год. С каждым днем они случались все реже. Сначала они стали случаться раз в неделю, потом раз в месяц, а потом совсем прекратились.

— Что ты пытаешься мне сказать?! — вскрикнула Бланш.