Понадобился месяц, и я уже сам ору всем подряд «Вотсап, мэн», ночую то с бомжами в подворотне, то в апартаментах небоскребов, болтаю с каждым встречным об отношении к России, ловлю океанскую волну, до рассвета зависаю в провинциальных городках с местными за крафтовым, обучая русским присказкам, посвистываю песни с прохожими на улицах и нереально кайфую от здешней культуры. Такое ощущение, что лет сто назад я уже был тут, и сейчас мне совсем не хотелось уезжать.

Америка научила меня двум простым вещам. Первое: материальное — это основа, базис, который надо закрыть и перейти на следующий уровень развития. Некоторые люди так и погрязают в айфонах и спорткарах, не переходя дальше. Они хороши тем, что закрыли первую ступень, однако так и будут людьми, образующими механическое человечество, которые остаются на том же уровне, что и родились. Второе: все есть обмен, и принимая, надо возвращать, иначе лопнешь.

Уже завтра, пятого декабря в пять вечера, меня будет поджидать самолет в Европу. И как бы ни были сильны желания, настала пора прощаться с этим континентом.

На горизонте корабли выстроились в ряд. Мерцая по очереди, они создавали впечатление, что сам Бог на той стороне океана играет на пианино. Где-то вдали слева молния упала в воду. Та приняла удар на себя, ничего не ответив ей. Потом еще раз и еще раз — молния била воду, а та вбирала боль в себя, словно обе они исполняли свою дхарму.

Дождь начался так же быстро, как закончился. Ринувшись в город, я надеялся поймать автобус до центра Майами. Меня приветствовали длинные ряды таксистов — общественный транспорт не ходил уже два часа. Накрываясь карманным рюкзаком, я побежал на пляж в надежде забраться под козырек спасательной будки. Все они были заняты или закрыты. Я улепетывал вдоль берега океана, в желании найти хоть какой-то предмет, похожий на укрытие, пока ливень врезался в мир все настойчивее. Наконец справа появилась какая-то деревянная коробка — видимо, единственное спасение на эту ночь. Расшатав замок, я влез внутрь. Было сухо, но прохладно: здесь хранились пляжные зонтики, ныне собранные и скрученные в круглые шпалы. Я прикрыл крышку коробки сверху, положив на бортик кроссовку, чтобы оставить щель, и раскрыл два зонта — один служил мне подстилкой, а другой одеялом. Так можно было спать.

Где-то в даунтауне Майами меня ждал белоснежный диван, ванна в форме лилии, а наутро Аня, сотворившая вкусный завтрак. Я же смотрел на мерцающие вспышки в океане и волны, целующие берег, сквозь небольшую щель, спрятавшись посреди коробки, пляжа, а может, и мира.

Видимо, это и был мой удел — искать правду в этой рыхлой тишине.

Лента багажа умело огибала столбы и стойки, словно ручеек, пробивающий дорогу к весеннему солнцу. Пассажиры намертво цеплялись в свои сумки и уносили их в томные коридоры паспортных контролей. Люди облегченно выдыхали, покидая зону «luggage». Я прислонился к серому, как мои чувства, столбу в ожидании своего рюкзака.

Атлантический океан остался позади. Ночь прошла в два раза скорее обычного, и шестого декабря в девять утра, зевая руками и потягиваясь ртом, я оказался в аэропорту Брюсселя. Это вызвало у меня меньше эмоций, чем вылетевшая из ручной клади муха, которая, жужжа, стала наяривать круги по всему залу аэропорта. Я понадеялся, что вывез ее из Америки, тем самым увеличив количество нелегальных мигрантов на одного. Видок у меня был не брюссельский — красная калифорнийская шляпа, полосатая рубашка на два размера больше положенного, потертые кроссовки выдавали не самое европейское происхождение.

Количество багажа на полосе сокращалось функцией Карла Фридриха Гаусса, пока не достигло нуля. Моего же рюкзака так никто и не заметил. Почти все самые ценные вещи были при мне, и, казалось, можно было плевать на рюкзак и уходить без него. Но тушенка! Та самая тушенка, которая проехала от Москвы до Майами, сохраненная на самый скудный день, была слишком дорога сердцу. Без нее я уйти никак не мог. Пришлось плестись в отделение утерянного багажа.

Сотрудники, порывшись, заявили, что и здесь моим рюкзаком не пахло. Как обычно бывает, он мог улететь в Лондон или Стамбул, но я же надеялся, что все мои вещи вылетели в Москву и будут преданно поджидать меня там. Внезапно — не столько для меня, сколько для сотрудников багажного отделения, — синий рюкзак, укутанный в потертый чехол, появился на вертушке. Родненький! Я немедля раскрыл его и понял, что вещи лежат совсем в другом порядке. Кто-то переворошил мое барахло! Из нижнего отделения выпала бумага: «US department of Homeland Security. Notice of baggage inspection». Оказалось, пограничники сочли мой рюкзак подозрительным и проникли в него. Я пересчитал все вещи. Недоставало двух: зонта, подаренного Аней в Майами, и дешевого китайского чая, пролежавшего на дне рюкзака с самого Шэньчжэня. Как они ни старались замаскироваться, на оружие и запрещенные препараты походить смогли.

— Where are you going? — подав голову вперед и переведя брови в наклонное положение, цыкнул офицер на пограничном пункте.

— Брюссель! — не дал соврать я.

— Но почему у вас виза другой страны?

— Потому что потом я поеду в нее!

— Сколько дней вы там будете находиться?

— Больше, чем в Брюсселе.

— Вы прилетели на рейсе из Соединенных Штатов Америки. Как вы туда влетели?

— Из Китая! Вот же штамп.

— Но как вы попали в Китай?

— Из Монголии! Вот печать!

— Но как вы… Ясно. Welcome to Brusseles!

Хмурая и мокрая столица Европы забралась под рубашку. На этой стороне океана температура была ниже градусов на пятнадцать, а в целом погодка осталась такой же.

Я открыл календарь. Значит, так-с, если путешествие началось 10 сентября в 7 утра в Москве, то мне необходимо вернуться туда же до 7 утра 19 декабря. Выходит, у меня есть тринадцать дней. Сколько? Тринадцать дней? Это ж скоро все закончится! И буду я вспоминать кругосветное путешествие как короткую вспышку, далекий сон, волшебную повесть, случившуюся с кем-то другим. Но с другой стороны, у меня есть почти две недели. Что мне делать все это время в Европке, в этом Старом Свете, исхоженном и иссмотренном поперек и вдоль? Это ж скука тоскливая! День на Брюссель, дня три на Париж, а дальше потихонечку устремлюсь на восток. Все, уже началась та самая старушка Европа. Отсюда до дома рукой подать.

Брюссель захватил меня на день, а вечером я обежал все кассы и подворотни железнодорожных вокзалов, автобусных станций и аэрозагонов в попытках найти самую дешевую возможность добраться до столицы Франции. Это мог быть любой способ — в горбу верблюда, в иллюминаторе батискафа, в насосе дрезины, но только не автостопом. Мне было тошно от него. В конце концов стало ясно — существует автобус LuxExpress, который готов довезти до Парижа за мои последние двадцать долларов. Я встал в очередь к кассе, которая сплошь состояла из улыбающихся людей. Милые граждане на идеальном французском языке радужно описывали кассиру, до какого города хотят добраться сегодняшним вечером, а тот взамен расцветал, словно услышав величайший комплимент в его жизни, и на радостях выписывал тикет. Обмен любезностями продолжался, пока к окну не вставал следующий покупатель, — и так далее. Наконец очередь добралась до меня.