С мантильей на коленях провел дон Рамон полночи, напиваясь французским вином, которое прислал ему губернатор, решивший все же отдать Марину за настоящего мужчину, а не за тщеславного щеголя, какого-нибудь плантаторского сынка или богатого купца. Кроме того, дон Рамон ей нравился, и ее симпатии стали особенно очевидны после того, как со сцены сошли маркиз и дон Диего.

Дон Рамон приехал в Гавану охотником за состоянием; он собирался завоевать Новый Свет и покрыть себя славой, чтобы затем, вернувшись в Испанию, сделать себе выгодную партию. Но вместо славы он нашел здесь настоящую любовь, нашел и губернаторскую дочь.

И сейчас, в задумчивости глядя на мантилью, милое напоминание о той, которая носила ее, дон Рамон решил вычеркнуть Марину из своего будущего.

На следующий день он застал ее в патио. Старушка дуэнья сидела поблизости, мирно посапывая.

Рамон сделал вид, что не заметил, как загорелись радостью глаза девушки. Она была так простодушна, эта взбалмошная глупышка!

— Моя дорогая, — с глуповатой ухмылкой проговорил он, поскольку еще не вполне протрезвел, — вы заслуживаете лучшего мужчины, чем я, вы заслуживаете того, кто действительно вас любит.

— Но мне не нужно никого лучше вас! — заявила Марина, уже сделавшая свой выбор. — Если вы не любите меня сейчас, — упрямо продолжала она, — вы научитесь меня любить!

— Нет, — с улыбкой покачал головой дон Рамон, — вы заслуживаете того, кому не пришлось бы учиться вас любить, Марина. Вы заслуживаете лихого кабальеро, который полюбил бы вас с первого взгляда.

— Нет!

Марина не привыкла к отказам. Вскочив со скамьи, она затопала ногами. Старушка дуэнья, проснувшись, в испуге запричитала:

— Что такое? Что случилось?

Но Марина добилась-таки своего, потому что после месяца или двух метаний дон Рамон дель Мундо вспомнил все же об изначальной своей цели.

Он вернулся в губернаторский дом и, преклонив колено, попросил руки у сияющей от радости Марины.

Вот так и случилось, что губернаторская дочь, немного повзрослевшая и ставшая намного стройнее, растерявшая то, что ее отец называл «младенческим жирком», пошла под венец с доблестным доном Рамоном дель Мундо. Когда невеста входила под своды собора за площадью, на ней была белая мантилья, подарок Серебряной Русалки.

И все колокола в городе звонили в честь новобрачных. И вся Гавана веселилась.

Но по ночам, когда лунный свет, бледный и серебристый, струился над Гаваной, когда облака на небе становились похожими на волосы Каролины, а звезды отливали серебром, как ее глаза, дон Рамон дель Мундо, сидя в патио своего нового дома, потягивал вино и вспоминал женщину, загадочную и прекрасную, как лунный свет, женщину, словно ветер ворвавшуюся в его жизнь и унесшую с собой его сердце.

Он знал, что всегда будет вспоминать ее…

Порт-Рояль, переживший сначала ураган, а затем и землетрясение, смывшее город в море, уже более не возродился в прежнем облике и на прежнем месте.

Но для Каролины, счастливо живущей в Англии, пережитые потрясения не оказались роковыми. Она, разумеется, узнала о том, что после ее бегства из города Порт-Рояль продолжал уходить под воду; слышала и о том, что новый город Кингстон строится недалеко от бывшего Порт-Рояля, на месте, более приспособленном для строительства. Впрочем, Каролина не собиралась возвращаться на Ямайку — тот мир ушел, закатился за горизонт, исчез навеки под сине-зелеными волнами Карибского моря.

Но кое-что уцелело. Из прошлого вернулся верный друг Хоукс.

Прощение, дарованное королем Келлзу, означало и прощение всей его команде.

Хоукс, подошедший к порогу их дома в Эссексе, был все так же молчалив и ходил все так же вразвалочку. Он принес с собой огромный обруч, за который цеплялся красно-зеленый гигантский попугай по кличке Пол, и плетеную корзину в виде домика, в котором притаился сюрприз для Каролины — Мунбим.

— Хоукс, где же тебе удалось его отыскать? — воскликнула Каролина, открыв плетеную корзину-домик.

— Я нашел его на верхушке дерева в мангровых зарослях, — сказал Хоукс. — Мы отправились туда на поиски сестры одного человека, который все никак не мог поверить, что она погибла. Я услышал мяуканье и увидел кота! Понятия не имею, как он туда забрался, но факт есть факт: вот он!

Каролина даже прослезилась. Схватив любимца на руки, она торжественно произнесла:

— Добро пожаловать в Эссекс!

Кот, отощавший после пережитого, заурчал. Когда же Каролина опустила его на землю, принялся тереться о ее ноги в знак признательности. Затем с присущей ему независимостью отправился обследовать окрестности — сад возле дома.

Пожалуй, зеленые заросли ему пришлись по вкусу даже больше, чем песчаные улицы Порт-Рояля, и вскоре Каролина могла с гордостью сказать, что в Эссексе не осталось ни одного поместья, где бы не жили потомки Мунбима.

Каролина легко и непринужденно вошла в высший свет графства. Вирджинии даже казалось, что сестра навсегда позабыла прежнюю жизнь.

Но прошлое часто приходило к Каролине по ночам: она снова была там, в Порт-Рояле, снова бродила по песчаным улицам и слышала крики ярких попугаев, таких, как красно-зеленый Пол. Где-то тревожно звенели сабли, вскрикивали женщины, и Каролина металась по кровати, ощущая себя такой же несчастной, как они все. Она, жена пирата, как и многие женщины в тропиках, чьи мужья, как и Келлз, были в море, ждала своего мужчину, не зная наверное, со щитом он вернется или на щите.

В такие мгновения было великим счастьем: проснуться — и увидеть Келлза, мирно спавшего рядом. В такие мгновения Каролину охватывало ни с чем не сравнимое чувство — чувство благодарности судьбе за то, что та, проведя их через все испытания, даровала им эту мирную жизнь.

В положенный срок Каролина родила Келлзу сына, такого же храбреца, как отец. И сын его женился на самой богатой наследнице в Англии, женился по любви. Следом за сыном у них родилась дочь, ставшая почти такой же красавицей, как мать, и покорившая немало сердец в Эссексе.

Получив известие о рождении внучки, Летиция Лайтфут предприняла путешествие из колоний в Англию, причем одна, ибо так и не смогла заставить Филдинга составить ей компанию.

— Две наши дочери нашли свою гавань, Филд, — сказала мужу Летиция, вернувшись из Англии.

— А ты, Летти, как всегда, нашла самые модные наряды, — с кислой миной заметил Филд, неодобрительно глядя на ее подбитый мехом бархатный плащ и отороченную мехом шапочку.

Летиция весело рассмеялась, рассмеялась своим особенным смехом, который так нравился Филдингу, когда он ухаживал за молоденькой Летти.

— У меня, Филд, вон сколько этих модных вещей! — Она кивнула на сундуки.

— Теперь пора домой, дорогая!

Баржа уже ждала у причала.

Все, кто видел эту встречу, состоявшуюся серым зимним днем, — а таких остроглазых наблюдателей оказалось немало, — все сказали, что возвращение Летиции домой было поистине триумфальным.