Задействованный здесь принцип уже известен. Толкование воли Божьей подчиняется обстоятельствам, а также их восприятию. Философия «живи и не мешай жить другим» процветает, когда борьбой ничего не добьешься. В такой ситуации находился Павел. Христиане были в меньшинстве, политеисты-римляне многократно превосходили их, поэтому неудивительно, что Павел внушал своим последователям: «Благословляйте гонителей ваших» и «никому не воздавайте злом за зло». И неудивительно, что Мухаммад приблизительно в такой же ситуации говорил: «Оттолкни зло тем, что лучше, и тогда тот, с кем ты враждуешь, станет для тебя словно близкий любящий родственник»20.

То же самое мы уже видели в Еврейской Библии. С одной стороны, пострадав от руки аммонитян, израильтяне были теологически подготовлены к мирному началу переговоров с ближайшими соседями: «Не владеешь ли ты тем, что дал тебе Хамос, бог твой? И мы владеем всем тем, что дал нам в наследие Господь, Бог наш». С другой стороны, когда война обещает легкую победу, религиозная терпимость улетучивается. И тогда израильтян во Второзаконии призывают «предать заклятию Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев», «дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом, Богом вашим»21.

Перебравшись в Медину и мобилизовав свои ресурсы, Мухаммад, как израильтяне во Второзаконии, начал более оптимистично относиться к возможной войне. И как мы убедимся, взгляды Бога на борьбу с неверующими соответственно изменились, как это произошло в Библии. Но пока Мухаммад оставался в Мекке, борьба его не прельщала, зато процветала религиозная терпимость. В моменты, когда сотрудничество с язычниками приобретало притягательность, толерантность Мухаммада достигала таких пределов, что он готов был пожертвовать даже монотеизмом. В этом основная идея «сатанинских аятов».

Аяты, которые мусульмане называют «сатанинскими», не вошли в Коран. По крайней мере, больше они в нем не значатся. Согласно мусульманской традиции, они были изречены пророком и потому сначала были включены в писание, но когда пророк понял, что эти слова внушил ему сатана, то вычеркнул аяты из Корана.

В них фигурируют три богини – Аллат, Аль-Узза и Манат, у которых насчитывалось множество приверженцев в странах Аравийского полуострова и которых некоторые язычники считала дочерьми Аллаха. Признавая существование и власть этих богинь, Мухаммад облегчил себе сотрудничество с их приверженцами, среди которых были и весьма влиятельные. В соседнем городе, где аристократы Мекки владели собственностью, имелось святилище Аллат22.

По-видимому, Мухаммад поддался искушению. Ныне вычеркнутые из Корана высказывания гласили, что три богини «чтимые» и что на их «заступничество можно уповать».

Эта уступка в любом отношении выглядит опрометчивой. Возможно, язычники дали Мухаммаду отпор, или же его последователи взбунтовались при виде такой ереси. (Согласно мусульманской традиции, язычники приветствовали этот шаг, но вскоре после этого Мухаммад получил негативный отзыв от ангела Джабраила.) Так или иначе, сура подверглась правке. В настоящее время она гласит, что эти богини не «чтимые», а «всего лишь имена», и что упоминание их не принесет никакого заступничества23.

Внезапное обращение Мухаммада к политеизму не вписывается в мусульманскую традицию, но именно «теологическое неудобство» – явление, которое мы рассмотрели на примере христианских и иудейских текстов в главе 10, – придает этому случаю убедительность. По выражению видного специалиста по исламу XX века Монтгомери Уотта, эта история «настолько странная, что по сути своей должна быть истинной»24.

И конечно, ее мораль имеет смысл: когда люди видят перспективу взаимодействия с ненулевой суммой, при котором преодолеваются религиозные границы, толерантность этих людей растет. Надежды на плодотворный альянс побудили Мухаммада отказаться от монотеизма.

Даже в тех сурах периода Мекки, которые не были вычеркнуты из

Корана, сохранились следы попыток Мухаммада построить межрелигиозные коалиции. По-видимому, вначале он обратился к иудеям. Доказательство тому – немногочисленные ссылки на еврейские писания. (Вполне естественно, что Мухаммад ссылался на иудео-христианскую Библию как авторитет в своих в остальном радикальных заявлениях, учитывая ее связь с августейшей и космополитической Византийской империей.) Скорее, доказательство содержится в том факте, что во время пребывания в Мекке Мухаммад не говорит о евреях ничего плохого, зато лестно высказывается об их предках. В своем божественном предвидении Бог «сынов Исраила (Израиля)… избрал и возвысил их над мирами»25.

В суре, которую обычно датируют концом периода пребывания в Мекке, Мухаммад, очевидно, стремится достичь согласия и с иудеями, и с христианами. Эта сура объясняет, как относиться к получателям «прежних откровений»26. Мусульмане не должны вступать с ними в спор, разве что «вести его наилучшим образом» (но если христианин или иудей, о котором идет речь, ведет себя несправедливо, сдержанность проявлять не требуется). Вместо этого следует подчеркивать объединяющие черты: «Мы уверовали в то, что ниспослано нам, и то, что ниспослано вам. Наш Бог и ваш Бог – один»27.

Словом, Мухаммад был искушенным политиком, стремящимся построить коалицию, внимательным к замалчиванию различий, угрожающих сорвать эти замыслы. Кое-кто из мусульман мог бы возразить против использования в этом случае слова «политик», подразумевающего, что исламское писание можно рассматривать как образец ораторского искусства. А некоторые критики ислама, наоборот, приветствовали бы это слово, – как подтверждающее, что «откровения» Мухаммада на самом деле были изощренным маневром, частью разработанного пророком плана сосредоточения власти.

Обе эти реакции по сути современны. Они возникают в мире, где сферы религии и политики зачастую четко разграничены. Но в прежние времена, как мы уже видели неоднократно, религия и политика оказывались сторонами одной и той же медали. Несомненно, особый доступ Мухаммада к слову Бога придавал ему светский авторитет в глазах верующих. Несомненно, то же самое справедливо для Иисуса и Моисея. Но это не значит, что кто-либо из них считал свою связь с божественным ненастоящей. Как бы мы ни относились к реальности богодухновения, человеческая натура позволяет людям верить, что они находятся под влиянием свыше. И главное: люди способны верить, что их направляют свыше, и это влияние соответствует их собственному восприятию политических факторов. Мы политические животные, естественный отбор наделил нас политическими гироскопами, способными работать причудливым и удивительным образом.

Перебравшись в Медину, Мухаммад прояснил связь между религией и политикой. «Повинуйтесь Аллаху и его Посланнику» – фраза, которая несколько раз встречается в сурах периода Медины, и никогда – в сурах периода Мекки28. Находясь в Мекке, Мухаммад еще не удостоился привилегии выдвигать такие требования – по крайней мере, явно; суры периода Мекки нередко содержат другой текст – «бойтесь Аллаха и повинуйтесь мне», но эти слова вложены в уста библейских персонажей, с которыми Мухаммад косвенно сравнивает себя29. Его последователи, конечно, имели полное право самостоятельно делать выводы.