Теперь стало ясно, до какой степени правление Алкивиада зависело от его личного присутствия. Большинство его ставленников уехало с ним на кораблях, а у тех, кто остался, — Эвриптолема, Диотима, Пантифена — не было специальной программы или своей идеологии, которую надо было осуществлять. Алкивиад покинул город, окружённый всеобщим низкопоклонством. А затем, стоило исчезнуть знаменитости, которая всех приводила к единому знаменателю, возник вакуум. И в этот вакуум хлынули его враги.

Сообщения, в которых подробно описываемая атака на Эфес считалась большой победой, в городе не вызвали радости. С флота ежедневно поступали требования денег. Я служил тогда в правлении снабжения флота. Нас было десять человек, по одному от каждого дема, с epistates — старшим чиновником и ежедневной ротацией. Только я и Патрокл, сын офицера с таким же именем, который погиб на Сицилии, голосовали за финансирование флота. Наши коллеги возражали ввиду тяжёлого экономического положения города — но в основном под давлением врагов Алкивиада, которые хотели задушить его отсутствием денег и свалить.

Официально правление получало корреспонденцию только от кураторов морского арсенала или коллегии архитекторов, Десяти стратегов и таксиархов. Теперь мы принимали также сообщения от командиров эскадр, даже от боцманов и морских пехотинцев. Их приходило до двадцати в день — и все с просьбой о деньгах. Были предложения о предоставлении гражданства всем союзникам, которые служили гребцами на флоте. А вот просьба к рабовладельцам, которые отпустили своих рабов на флот в качестве гребцов. Пусть откажутся от своих прав на них, позволив флоту платить гребцу, дабы удержать его от дезертирства. Потом поступила просьба отпустить и их на волю.

Теперь нам наносили удары сотни судебных исков, предъявленных врагами Алкивиада. Каждый товарищ по оружию — как, например, Полемид, — обвинённый в связи с врагом, добавлял ещё одну рану к прежним на теле Алкивиада. Почему Алкивиаду не удалось взять Эфес? Что, кроме его дружбы с Эндием и былого общения с Лисандром, помешало ему победить? Его враги ухватились за эту неудачу и распространили за пределы Афин замысел Алкивиада о союзе с Лакедемоном против персов. Что это могло быть, как не способ продать Афины врагу?

И чем круче меняла своё мнение демократия, тем яростнее становилась её враждебность по отношению к Спарте и недоверие к собственным порядкам. Люди приводили сыновей в порт Пирей, показывая им тайные подземные ходы, построенные олигархами, чтобы сдать порт. Кто приду мал это вероломство четыре года назад, как не те аристократы, столь заслуженно казнённые демократами, Писандр и Антифонт, бывшие самыми рьяными сторонниками возвращения Алкивиада. А Антифонт даже был его родственником и тайным интриганом, таким умным, что умел неправильное преподнести как правильное, а истину заставить прятать лицо от стыда!

Такие обвинения нельзя было не принимать во внимание как поношение или клевету. Здравомыслящие люди обязаны навести справки о целях Алкивиада. Досягаемы ли они вообще, эти цели? Если он действительно искал союза со Спартой, то его целью могла быть только дальнейшая война. И какие новые требования выдвинул бы он тогда по отношению к нашему состоянию, нашему имуществу, нашим сыновьям? Какой порядок в Афинах он попытался бы установить, кроме всепожирающего империализма, тратящего все ресурсы только на войну? Разве цель такого нового порядка — не одно лишь завоевание чужих земель?

В моей семье без конца тянулись дебаты о судьбе страны. Губительная горячность радикальных демократов заставляла людей бояться их на ответственных должностях чуть меньше, чем Алкивиада. Фигура такого масштаба, пусть даже знатного рода, ослабляла внутреннюю деловую жизнь государства. Даже те, кто любил его, или такие, как я, кто видел в нём командира, начали опасаться его возвращения. И неважно, с победой вернётся он или с пустыми руками.

Но самый большой вред нанесли Алкивиаду его печально знаменитые «гарантии компенсации», которые он раздавал от имени Афин в течение всей войны за Геллеспонт. Они имели потрясающий успех, заменяя грабёж при обеспечении финансирования флота... А теперь они подлежали выплате. Конечно, никакой выплаты быть не могло. Казна пуста. Но само их существование вызывало доверие к союзникам, когда те переворачивали денежные ящики и оттуда вылетала моль. Враги Алкивиада быстро ухватились за эти «гарантии», чтобы объявить его режим бесплодным и продажным. А когда он перестал побеждать — когда он не взял Эфеса, когда Лисандр вновь оживил Пелопоннесский флот, когда среди наших островных гребцов участились случаи дезертирства под влиянием золота Кира, — шёпот стал ропотом, а ропот превратился в крики.

Той весной я был назначен на трирему «Европа», и мы отправились на Самос, чтобы присоединиться к эскадре под командованием молодого Перикла. Разногласия начались прежде, чем мы спустились со стапеля. Десяток гребцов-рабов дезертировал ещё в порту, а ещё человек двадцать моряков из числа иностранцев — на острове Андрос, когда мы пристали туда, чтобы поддержать осаду. Так что к Самосу мы приплыли с половинным составом гребцов. Работали только на нижней палубе триремы. Алкивиада там не оказалось — он отсутствовал уже два месяца. Бродил по полуострову Херсонес, пытаясь собрать деньги.

Вот что можно сказать о моряках, внук мой: им необходимо вино. Даже больше, чем женщины, которых они используют для физического облегчения. Вино требуется им для психологического выхода из эйфории и оцепенения. С моей точки зрения, это меньшее зло, чем факт естества. Морякам требуется вино, когда они сражаются, и требуется ещё больше, когда сражений нет. Трудности жизни моряка хорошо известны. Меньше понятен их постоянный страх. Землевладелец думает, что моряки любят моря и чувствуют там себя как дома. Это ошибка. Большинство страшится морской бездны, даже когда стоит штиль. А в бурю их только кнутом и можно заставить взяться за вёсла. Ни один архитектор не изобрёл судна, менее пригодного для плавания, чем трирема. Высота её надводного борта до нижнего ряда гребцов — меньше ярда. При малейшем волнении корабли постоянно черпают воду. Трирема строится для скорости, а не для силы. При ударах волн она теряет устойчивость, её доски не выдерживают. При зыби она вспучивается и горбатится. Её таран, закреплённый перед штормом, срывается. Её рискованный крен делает её почти неуправляемой при ветре с траверза. Её длинный тонкий профиль грозит быть пробитым насквозь от любого удара. Пережитый шторм не закаляет моряка, он всё равно будет испытывать ужас в ожидании следующей бури. Добавь страх перед неприятелем, перед возможной смертью в этом безликом пространстве — и ты получишь такой кошмар, какой могут вынести немногие, даже во время похода на малые дистанции.

По флоту пронёсся слух, что Алкивиад собирает, добычу с грабежей. Говорили, будто его любовница Тимандра, прозванная матросами Сицилийкой за её рождение в Хикаре, истратила свыше пяти талантов на приобретение убежища во Фракии для своего любовника — на случай, если обстоятельства заставят его бежать. Раздражение людей уже миновало стадию ворчания.

— Это всё наше вино и наша милашка, — жаловались они и были правы.