— В каком смысле?

— Это совсем не противно. Во всяком случае, мне так казалось.

Роберт вздохнул и предупредил, что ей придется обо всем рассказать полицейским. На него снова накатило болезненное отчаяние.

— Все из-за его сна, — медленно произнесла Беверли. — Он не может уснуть без таблеток, а со мной успокаивается, он…

— Ты несовершеннолетняя, — перебил Роберт.

Беверли уставилась в окно. Светло-зеленая листва деревьев дрожала под летним ветерком. Беременные женщины с огромными животами, болтая, шли по тротуару. Пожилая дама стояла неподвижно, подставив лицо солнцу.

— Почему? — спросил вдруг Роберт. — Почему он не может спать по ночам?

— Он говорит, что не спит уже сто лет.

— Да, он испортил печень лекарствами.

— Он рассказывал одну историю в больнице. С ним кое-что случилось.

Роберт остановил машину у перехода. Малыш выронил соску, но мамаша шла вперед, не замечая этого. Малыш вдруг вырвался и поковылял назад. Женщина испуганно закричала, но заметила, что Роберт их видит, и снова потащила брыкающегося ребенка через дорогу.

— Историю про то, как умерла какая-то девочка, — раздумчиво произнесла Беверли.

— Какая девочка?

— Он не хотел об этом говорить, вот только тогда, в больнице…

Она замолчала, переплела пальцы и постучала по ноге.

— Расскажи подробно, что он говорил, — настойчиво попросил Роберт.

— Они были вместе ночью, а потом она покончила с собой. — Беверли искоса взглянула на Роберта. — Я похожа на нее, правда?

— Правда.

— В больнице он говорил, что убил ее, — прошептала Беверли.

Роберт вздрогнул и повернулся к ней.

— Как это? — спросил он.

— Он говорил, что это он сделал так, что она умерла.

Роберт смотрел на девушку, открыв рот.

— Он говорил… говорил, что сам во всем виноват?

Беверли кивнула.

— Да, виноват, — продолжала она. — Потому что они должны были заниматься, играть на скрипке, но вместо этого легли в постель, и она решила, что он одурачил ее, чтобы выиграть конкурс.

— Но он ни в чем не виноват!

— Конечно.

Роберт сгорбился за рулем и несколько раз потер руками лицо.

— О боже. Я должен…

Он резко повернулся, машина закачалась, кто-то позади них нетерпеливо засигналил, и Беверли встревоженно взглянула на него:

— Что случилось?

— Я… я должен кое-что ему рассказать. — Роберт начал разворачивать машину. — Я стоял за сценой, когда он собирался играть, и знаю, что случилось. Грета была перед ним, она играла первой…

— Ты там был?

— Погоди, — перебил Роберт. — Я все слышал, я… к гибели Греты Аксель не имеет никакого отношения…

Он так разволновался, что снова остановил машину. С посеревшим лицом он повернулся к Беверли и прошептал:

— Прости, но мне надо…

— Ты уверен?

— В чем?

— Ты уверен, что Аксель не виноват?

— Да.

— Тогда что там случилось?

Роберт смахнул слезы и задумчиво открыл дверцу.

— Дай мне минуту, я должен… должен поговорить с ним, — тихо сказал он, вышел и остановился на тротуаре.

Могучие липы на Свеавеген бросали семена, плясавшие в лучах солнца, на машины и людей. Роберт вдруг широко улыбнулся сам себе, вынул телефон и набрал номер Акселя. После трех гудков его улыбка увяла, он снова сел в машину, не отрывая телефон от уха. Прервал вызов, чтобы проверить номер, и только тут обнаружил, что Беверли исчезла. Роберт огляделся, но ее нигде не было. Грохотали грузовые машины и автобусы, студенты на дешевых автомобильчиках с шумом проносились по площади Сергельсторг. Роберт захлопнул дверцу, завел мотор и медленно поехал вдоль тротуара, высматривая Беверли.

Аксель не знал, как долго простоял у окна, глядя вслед Роберту и Беверли. Машина давно уже скрылась из виду. Мысли вертелись вокруг того, что случилось. Аксель заставил себя прекратить думать о прошлом, подошел к музыкальному центру, поставил пластинку Боуи, The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars, и прибавил громкость.

Pushing thru the market square…

Аксель подошел к бару и достал одну из самых дорогих бутылок из своей коллекции виски. «Макаллан» 1939 года — первого года войны. Аксель налил себе полстакана и сел на диван. Он слушал музыку, опустив глаза (молодой голос и небрежная партия фортепиано), и ощущал аромат тяжелой дубовой бочки и темного подвала, соломы и цитрусовых. Отпил из стакана — крепкий спирт обжег губы, наполнил рот. Напиток, вынашивая свой вкус, ждал целые поколения, пережил смену правительств, войну и заключение мира.

Теперь Акселю казалось, что случившееся — к лучшему; может быть, Беверли наконец получит помощь, в которой нуждается. Ему остро захотелось позвонить брату, сказать, как он его любит, но тут же губы разъехались в улыбке — очень уж патетической показалась эта мысль. Он не собирается покончить с собой — он просто встретит то, что уже совсем близко, и попытается удержаться на ногах.

Аксель взял бутылку и перешел в спальню, взглянул на незастеленную кровать. Он как раз услышал, как зажужжал мобильный телефон в кармане пиджака, висевшего на спинке стула, когда скрип половиц в салоне под чьими-то шагами заставил его обернуться.

— Беверли, — удивился он.

Лицо у девушки было в пыли, в руке она держала одуванчик.

— Мне не захотелось говорить с полицейскими…

— Где Роберт?

— Меня подвезли, — пояснила Беверли. — Совсем не опасно, все нормально.

— Зачем ты убежала?

— Не сердись, я ничего такого не сделала. Мне только надо было сказать тебе кое-что страшно важное.

Снова зажужжал телефон в кармане пиджака.

— Подожди, Беверли, мне надо ответить.

Он порылся в карманах, нашел телефон и быстро сказал:

— Аксель Риссен.

Послышался далекий голос:

— Алло?

— Здравствуйте.

— Это Рафаэль Гуиди, — произнес голос. Мрачный, грубый английский. — Прошу прощения за помехи на линии, я сейчас в открытом море.

— Ничего, — вежливо ответил Аксель. Беверли уселась на кровать.

— Перейду прямо к делу, — продолжал Гуиди. — Я звоню, чтобы узнать, успели ли вы подписать разрешение на экспорт оружия в Кению. Я рассчитывал, что к сегодняшнему дню судно с грузом уже покинет гавань.