в 12-13-14 лет может отвечать за свои слова? – как бы Леха подталкивал судью к пропасти и нарывался с его стороны на тяжелое отношение в дальнейшем к самому себе.

– Следственный комитет собрал материалы. Доказательства. Это объемное дело. Они взяли на себя ответственность доказать вину педофила. Неужели у вас есть сомнения в доказательной базе столь солидного учреждения? Это один из серьезнейших институтов в правоохранительной системе новой России! – здесь судья переходил к призывам к здравомыслию, но с подобострастием, а не к давлению фактами. Он понимал, что исчерпал лимит доверия к себе такого же юриста, с таким же образованием, как у них у всех: что у судьи, что у следователя, что у адвоката.

– В этом большом, двухтомном деле только два документа, которые прямо и непосредственно имеют отношение к нашему анализу события, что вы хотите назвать фактом изнасилования! Это заявление девочки, вероятно, продиктованное ей. И признание отца, написанное под каким-то влиянием или давлением! – Тут Леха хотел вывести судью на самое страшное признание, что именно так, при сталинских репрессиях, часто расстреливали и сажали на длительные сроки заключения ни в чем не повинных людей. А прокурор Вышинский, как и маленький червячок, Миша Сестеров, в Пензенской губернии, провозглашал признание – царицей доказательства.

– Почему же только это? Не только это! Мы же не исследовали, а точнее, не успели еще исследовать все улики, представленные стороной обвинения! – продолжал нажимать судья, чтобы не оставить адвокату свободных полей на шахматной доске для развития и укрепления позиции или спорных мыслей. – Есть результаты комиссионной судебно-медицинской экспертизы по девочке! – тут Сербенев заговорил так, будто незаметно сумел вынуть из рукава джокера. И Леха подумал: да, в карточных играх она особая дополнительная карта, которая может заменить любую другую карту, но на ней изображен шут или клоун, и переводится само слово с английского – как шутник. И Федорчук Алексей Игоревич догадался, зачем судья искал с ним встречи. Такая встреча состоялась потому, что Сербенев решил, что у него на руках – джокер. Главный аргумент судьи – результаты и выводы, которые значились в заключение Пензенского областного бюро судмедэкспертизы по девочке, Маскаевой Ирине Петровне.

21

Сербеневу захотелось тут сразу оглушить Федорчук, но надо было ждать судебного заседания. Он там, мол, огласит результаты экспертизы, которую сам назначил по потерпевшей, чтобы теперь в официальной и торжественной обстановке довести ее до сведения сторон. Сначала, конечно, – до прокурора, а потом «обрадовать» и адвоката, то есть довести до сведения стороны защиты и стороны обвинения.

– Оно не сможет потрясти меня по своей сути! А по форме, я могу предположить худшее! Но почему в суд вы не пригласили до сих пор всех специалистов, обследовавших девочку? Ее в Сердобске смотрели пять докторов! И все подписали протокольную часть освидетельствования! Разве может там появиться что-то новое? – адвокат разоружал судью. Лишал как будто коршуна клюва и когтей, которыми тот собирался клевать и царапать Федорчука. Николай Викторович и сам ловил себя на мысли, что читая описательную часть пензенских экспертов, и плохо разбираясь в медицине, все равно понимал, что те описывают неполный разрыв девственной плевы. То есть, тот самый «надрыв», о котором твердил Рондов. Но они вдруг называют его в выводах не иначе, как «разрыв». Николай Викторович подумал еще о том, какая же участь ждет теперь Рондова, особенно, после выступления его в суде. С адвокатом труднее расстаться, но задача федерального судьи и состояла сейчас в том, чтобы охладить пыл рьяного защитника.

– Давайте в такой ситуации, – продолжил Алексей Игоревич, – назначим проведение экспертизы в Центральном бюро судебно-медицинской экспертизы, в Москве. Я думаю, что у нее нет разрыва. И в описании даже и областных экспертов, будет идти речь о надрыве. – Леха говорил об этом смело, не ведая, как и я, о результатах обследования в Пензе. Но он знал о моем разговоре с Якушевой и Молчалиной, хотя самой экспертизы ни я, ни он не видели. – И если теперь вдруг появится «разрыв», значит, Маскаева Ирина Петровна вступила с кем-то в половые отношения. И мой подзащитный здесь не при чем. Он был в камере. И, естественно, сделать такого не смог бы!

Сербенев тут и сам подумал, почему матери девочки не пришла такая мысль в голову, принять подобное решение, то есть, повлиять на дочь, чтобы та вступила в «эти самые» отношения с кем-нибудь. И тем более, она могла все сделать намного раньше. И сейчас ненужные вопросы отпали бы сами собой.

– И они тоже понимают! – продолжал адвокат, словно угадывая мысли Николая Викторовича. – И их кто-то все время учит. Не исключаю, что он опоздал. Таким учителем может быть только Огуля, эксперт из Липецка. Они живут с ним в одной квартире, точнее, снимают в Липецке трехкомнатную. Я проверил информацию! И вы можете вызвать в суд эксперта! Липецк не так уж и далеко. Маскаевы же приезжают оттуда!?.. – Леха говорил сейчас о том, чего меньше всего ждал и хотел бы слышать судья.

– Алексей Игоревич, зачем вам все? Вы, как будто, защищаете родственника! – не выдержал судья затянувшейся схватки. Он не хотел уже продолжать полемику. Словно снял забрало, но не для честных намерений, а чтобы дать понять об окончательной позиции суда.

– Когда защищаешь всех, как своих родственников, то и живешь со спокойной совестью! Подзащитные хорошо это чувствуют. Сколько бы комитет не пытался оставить меня без работы, люди все равно обращаются ко мне! – грустно закончил Леха разговор, понимая, что он подходит к концу.

– Но если вы будете занимать такую же одиозную позицию, я буду настаивать, о выведении вас из судебного процесса, как сторону защиты! Попрошу предоставить подсудимому другого адвоката! – так откровенно Сербенев стал запугивать Федорчука.

Леха машинально схватился за нагрудный карман слева на рубашке. Его бросило сначала в жар, потом в холод. Он испугался не обнаружить «жучка» для «прослушки», и пишет ли для него мой честный страж судейскую ахинею. Он мысленно, а потом прошептал губами: «Пиши… пиши…»

– Что с вами? – проявил заботу судья. Ему послышалось, что адвокат стонет, словно умоляет больной орган, адресуя сердцу: – «Стучи, стучи…»

– А? Это? Ничего страшного! Сейчас пройдет! – Алексей поймал себя на мысли, что может оказаться в дураках с «жучком», и жалобно пояснил: – Что-то сердце прихватило!

Сербенев накапал ему в стакан корвалола и пододвинул стеклянный графин с водой. Леха выпил корвалол, разбавляя и запивая лекарство водой.

– Я думаю, вы меня поняли! – Николай Викторович ощутил, что допустил неправильные, некорректные выражения в резкой