мысль посещает Эдвина Рирдона, героя анемичного романа New Grub Street, который совершил роковую ошибку, женившись на благовоспитанной девушке из среднего класса, возомнившей себя гением, и увидев, как его талант исчезает почти на глазах. Он решает, что любовь Эми зависит от того, будет ли он зарабатывать достойную зарплату на своей работе.

Боюсь, что во мне очень мало того, что вы можете понять. Пока мои перспективы казались светлыми, ты могла с готовностью мне сочувствовать; как только они померкли, между нами что-то встало. Эми, ты не выполнила свой долг".

Примерно в середине романа происходит ужасная сцена, когда Рирдон, не имея больше возможности содержать свою жену в комфортных условиях, навещает ее в доме ее матери в надежде на примирение. Обе стороны втайне ожидают, что эта встреча приведет к тому, что Гиссинг называет "возобновлением дружбы", но Эми обнаруживает, что "неожиданная подлость Рирдона шокировала и сдержала ее". Если бы он приехал в фраке и модных брюках, а не в потрепанном костюме клерка, все было бы хорошо. Но "такой наряд унизил его в ее глазах; он символизировал меланхоличный упадок, который он переживал в интеллектуальном плане". Гордон говорит Розмари то же самое:

Неужели ты не понимаешь, что если бы у меня было больше денег, то я была бы более достойна любви? Посмотри на меня сейчас! Посмотри на мое лицо, посмотри на эту одежду, посмотри на все остальное во мне. Думаешь, я была бы такой, если бы у меня было две тысячи в год?".

Две тысячи в год - таков годовой доход Равелстона, чья покладистая подружка Гермиона с удовольствием делит с ним постель.

Если "Keep the Aspidistra Flying" - это роман, в котором Оруэлл наиболее заметно снимает шляпу перед Гиссингом, то в некоторых других его книгах заметны его следы. В "Дочери священника", например, "Странные женщины" используются в качестве обозначения. Для Дороти Хэйр съесть свой одинокий рождественский обед, прислонившись к стволу дерева в Бернхэм Бичес, означает лишь установить традицию, в которой существует роман. Аналогичным образом, есть определенное сходство между предпосылками "Фермы животных" (1945) и "Демоса" (1886), имеющего подзаголовок "История английского социализма". В последнем романе человек из рабочего класса получает в наследство крупную сумму денег и использует ее для создания сельской общины, живущей по принципу эгалитаризма. В конце концов, затея проваливается, но речь, произнесенная одним из рабочих в лондонском социалистическом клубе ("Представьте себе такую счастливую землю, друзья мои..."), предвосхищает увещевания старого майора ("Почти за одну ночь мы могли бы стать богатыми и свободными"), которые положили начало восстанию на ферме Мэнор. Еще более значимой, пожалуй, является сцена ближе к концу, когда оратор на собрании, посвященном закрытию плана, сетует на то, что "мы - бедная партия и заслуживаем худшего обращения, чем животные, у которых не хватает ума использовать свою силу".

В других местах, хотя Оруэлл оценил "Водоворот" как "незначительное произведение" (мнение, с которым многие исследователи Гиссинга не согласятся), есть намеки на то, что разговоры между отцом Джорджа Боулинга и его дядей Иезекиилем в романе Coming Up for Air на тему империализма чем-то обязаны диалогу Рольфа и Мортона об "этой империи". Здесь Рольф, спровоцированный упоминанием "Barrack Room Ballads" (1892) Редьярда Киплинга, разражается саркастической тирадой об имперской судьбе. Это, очевидно, "начинает что-то значить. Средний англичанин никогда не понимал, что существует такая вещь, как Британская империя. Сейчас он начинает это понимать". Сорок лет спустя, а точнее, с точки зрения воспроизводимого исторического периода, всего через год или два после того, как Гиссинг закончил "Водоворот" (разногласия Боулингов спровоцированы бурской войной), дядюшку Иезекииля можно найти предающим анафеме: "Они и их далеко разбросанная империя! Я не могу забрасывать их слишком далеко". '

В конечном итоге, однако, все эти случайные раскопки под верхним слоем почвы творчества Гиссинга затмеваются более широким и более идеологическим долгом - тем более примечательным, что идеологические тенденции Гиссинга, какими бы они ни были, резко противостояли почти всему, что было дорого Оруэллу. Как он отмечает в эссе "Трибун", Гиссинг, несмотря (или, возможно, благодаря) своему значительному знанию радикальных движений конца девятнадцатого века, "не имеет революционных тенденций". Кроме того, он "антисоциалист и антидемократ". Единственная достойная судьба, по его мнению, это судьба отстраненного классического джентльмена, живущего в экономном комфорте на небольшой частный доход и наблюдающего за миром. И все же Гиссинг, как и сам Оруэлл, понимал, что экономическая нестабильность бьет по мелкой буржуазии гораздо сильнее, чем по рабочему классу, потому что во время кризиса у них отнимают респектабельность, ощущение того, кто они есть. Несомненно, важно, что Оруэлл вводит Гиссинга в обзор антиутопической фантастики, который он сделал для Tribune в июле 1940 года. Здесь он говорит о романе Эрнеста Брамаха "Тайна Лиги" (1907), в котором заговор среднего и высшего класса против организованного труда приводит к созданию протофашистского правительства: "Тот же чисто социальный антагонизм против рабочего класса можно увидеть у более раннего писателя гораздо большего калибра, Джорджа Гиссинга". В мрачных задворках и депрессивных интерьерах низшего среднего класса, где никогда не хватает денег на всех, а рабочий класс воспринимается просто как легион Калибанов, семена тоталитаризма пускают корни и расцветают.

Часть

IV

. Каталония и после (1936-1939)

 

Я более или менее случайно попал в единственное сообщество в Западной Европе, где политическое сознание и неверие в капитализм были более нормальными, чем их противоположности.

Память о Каталонии

Глава 16. Испанский бинокль

 

Как будто масса, толпа, которой обычно приписывают инстинкты тупости и преследования, должна расцвести в то, что на самом деле является своего рода расцветом человечности.

Сирил Коннолли, репортаж из Испании

 

Народ, почти половина которого лишена возможности научиться читать, борется за хлеб, свободу и жизнь против самой беспринципной и реакционной плутократии из всех существующих... Со всем моим гневом и любовью я за народ республиканской Испании.

Брайан Ховард, Авторы принимают сторону испанской войны (1937)

 

Путешествие началось с объезда. За день или два до Рождества дверь студии Генри Миллера на Монпарнасе открылась, и в нее вошел "высокий, истощенный англичанин", которому не терпелось отметить свой короткий транзитный проезд через Париж посещением одного из своих великих литературных героев. Реакция Миллера на появление этого неожиданного мигранта была записана его другом Альфредом Перлесом, которому, как только Оруэлл скрылся в послеполуденных сумерках, он рассказал подробности их беседы. Тот факт, что и хозяин, и гость написали книги о парижской жизни, предполагал, что между ними существовала определенная точка соприкосновения,