– В тот день свиньи уже поели.

Ричер промолчал.

– Это был эксклюзивный заказ из Японии. Превосходная пара. Я лишь удовлетворял нужды других людей. Вы не можете винить меня за чужие вкусы.

Ричер не ответил.

Руки мужчины опустились на дюйм. Он хотел расслабить плечи и шею, чтобы иметь возможность жестикулировать, упрашивать и объяснять. Для торговли и новых предложений. Все преступники, которых Ричер знал, так делали. До самого конца. Они верили, что сумеют спасти свою шкуру.

Чан подняла автомат. Ричер смотрел на нее. Черные волосы свободно рассыпаны по плечам. Темные живые глаза, но сейчас один из них закрыт, другой она не сводит с мушки. Тонкая игла внутри кольца.

– Это за Кивера, – сказала Мишель.

Плохому парню нужно знать.

– На его месте могла оказаться я, – добавила она.

И коснулась спускового крючка. Двадцать футов. Мгновенно. Чан попала в горло. Цельнометаллическая оболочка, пуля прошла насквозь. Она упадет где-то в пшенице, и ее никогда не найдут. Земля будет перепахана, пуля потеряется и будет забыта, а потом начнется разложение на элементарные элементы – свинец и медь, – и они станут частью планеты, вернутся к исходному состоянию.

Мужчина захрипел, закашлялся, как туберкулезный больной, из раны фонтаном брызнула кровь. Секунду он еще стоял – обычный парень, опирающийся на ограду, а потом его тело расслабилось, и он рухнул на землю, разбросав в стороны руки, ноги и уложенные волосы.

– Куда ты целилась? – спросил Ричер.

– В центр масс, – ответила Чан.

Джек улыбнулся.

– Центр масс лучше всего, – сказал он.

Затем прошел двадцать футов, схватил мужчину за ворот и заднюю часть ремня и одним быстрым движением перебросил внутрь загона.

Свиньи помчались к ограде.

Они не хотели возвращаться в город на машине, на которой приехали четверо парней, поэтому забрались на экскаватор – Уэствуд за рулем, Ричер и Чан у него за спиной, голова к голове. На этот раз они выбрали проселочную дорогу. Длинный путь, но более удобный. Они остановились на парковке у магазина, и продавец вышел осмотреть экскаватор. На нем остались следы раздавленной пшеницы и грязь, на боку царапины. На переднем ковше углубление от пули. Экскаватор больше не был новым. Ну, не совсем новым. Ричер отдал хозяину пять тысяч из оставшихся денег. Пришло махом, ушло прахом.

Потом они пересекли площадь. На солнце было тепло. Мальчишка швырял мячик в стенку и бил по отскакивающему мячу палкой. Тот самый, которого они видели раньше. Они зашли в офис мотеля, и Уэствуд снял сразу несколько номеров – для себя и фотографов, а также для ассистентов и стажеров. За столиком сидела молодая девушка. В таком возрасте обычно начинают посещать колледж. Она работала быстро и эффективно. И была веселой и неунывающей.

– Почему город называется Материнский Приют? – спросил Ричер.

– Я не должна говорить, – ответила она.

– Почему?

– Фермерам не нравится. Они постарались сделать все, чтобы люди забыли.

– Я не расскажу им, что вы открыли мне их секрет.

– Это искаженное старое имя индейцев арапахо. Одно слово, но оно звучит как два. И означает место, где растут плохие вещи.

Уэствуд отдал Чан ключ от своей взятой напрокат машины и попрощался. Ричер дошел с Чан до кафе, где был припаркован красный «Форд».

– Ты направлялся в Чикаго, – сказала она.

– Да, так и было, – ответил Ричер.

– Ты хотел добраться туда до наступления холодов.

– Хорошая идея, когда речь идет о Чикаго.

– Ты мог бы сесть на семичасовой поезд. Поужинать в кафе. Проспать весь день на солнце. В шезлонге. Я видела тебя в самый первый день.

– Ты меня видела?

– Я проходила мимо.

– Я же тебе говорил, что долго служил в армии. И могу спать где угодно.

– Ты собираешься сходить к врачу?

– Может быть.

– Я поеду в Оклахома-Сити. Машину оставлю в аэропорту. Коллеги Уэствуда привезут ему другую. Оттуда я смогу полететь домой.

Он ничего не ответил.

– Ты в порядке? – спросила Чан.

– Мы только что были в Чикаго, – сказал Ричер. – Может быть, мне следует отправиться в какое-нибудь другое место.

Она улыбнулась.

– Например, в Милуоки. Все тридцать шесть кварталов.

Он немного помолчал.

– А ты поедешь со мной?

– В Милуоки?

– Всего на пару дней. Нечто вроде отпуска. Мы его заслужили. Мы можем делать то, что делают другие люди.

Она долго молчала, пять или шесть секунд, до той грани, за которой начинается неловкость, а потом сказала:

– Я не хочу отвечать на этот вопрос здесь. Не в Материнском Приюте. Садись в машину.

Он так и сделал, и Чан завела двигатель. Она выжала сцепление, повернула руль, они отъехали от кафе и помчались прочь, мимо хозяйственного магазина, к старой проселочной дороге, где повернули налево и направились на запад. Дорога расстилалась перед ними между пшеничных полей, прямая, как стрела, и исчезала в золотой дымке на далеком горизонте, превратившись в тонкую иглу.