– Кто? – спросил он, не поворачиваясь.

– Женщина в темно-коричневом пальто и черной шляпе. Наверное, сменила по дороге. Я хочу сказать, переоделась.

Поспешно приближаясь к выходу с платформы, ее спутник беспокойно оглядывался по сторонам. Путешествие получилось нервным, да и будущее не сулило ничего хорошего. Он видел дневной выпуск газеты, и от напечатанной в ней статьи проныры-журналиста о тех, кто заманивает в ловушку детей, даже у него, видавшего виды человека, кровь в жилах стыла. Он никак не мог понять, каким образом полиции так быстро удалось выследить машину. Так или иначе, мужчина и женщина добрались почти до самого конца платформы, а в Лондоне есть немало мест, где можно неделями укрываться незамеченными. Еще минута, всего одна минута, держись, и ты окажешься в такси… в такси…

От скопившейся у двери небольшой группы людей отделился один человек и положил ему руку на плечо. Вздрогнув от неожиданности, он поднял голову и увидел рослого мужчину с лицом, рассеченным почти надвое столь хорошо ему памятной безжалостной ухмылкой.

– Сморите-ка, кто это, уж не Лис ли собственной персоной? – доброжелательно проговорил мужчина.

Путешественник нетерпеливо попытался сбросить ладонь.

– Боюсь, вы меня с кем-то спутали.

– Я никогда ничего не путаю, – спокойно возразил Парсонс. – Ну, как торговля?

С другой стороны к нему подошел еще один, больше похожий на оглоблю мужчина с властным багровым лицом и маленькими блестящими глазками. При виде его у Харпера сердце ушло в пятки. Он знал Крука, и ощущение у него сейчас было такое, будто на сей раз его преследует весь Скотленд-Ярд, а не один только этот неразборчивый в средствах, не ведающий пощады адвокат, который часто плавает в опасных водах, в которых его корабль ни разу не потерпел крушения.

– Не может быть, чтобы вы меня не помнили, – весело заговорил Крук. – Прошу прощения за то, что не смог прийти на встречу, которую мы назначали… где? – кажется, в «Живи и давай жить другим», верно? Мне так часто приходится заходить в разные бары, что все они у меня в голове перепутались. Ну да вы знаете, какая у меня профессия.

У Харпера и мускул на лице не дрогнул, он ничем себя не выдал, не дал понять, что узнал этого человека, того самого, кого некоторое время назад безуспешно пытался заманить в ловушку. Напротив, в ответ на его слова он лишь злобно огрызнулся:

– Не знаю, но могу догадаться. Говорят, шпики рождаются каждую минуту, но вы, похоже, любому дадите сто очков вперед. Только меня на мякине не проведешь. Мы с вами никогда прежде не встречались…

– Смотрю, вы сбрили усы, – оценивающе посмотрел на него Крук. – А что, так вам, по-моему, лучше.

– Интересно, помнит ли меня эта дама, – прозвучал еще один мужской голос, в котором улавливался легкий оттенок сомнения. Это был Кокс, появившийся из-за спины своего шефа. Женщина испуганно оглянулась – лицо ее мужа не выражало ни малейшей надежды. Они были разбиты наголову, все пути отступления отрезаны. Она даже возразить не успела, ибо Филд уже обращался к ее мужу, похлопывая его по плечу:

– Эдвард Харпер, у меня есть ордер на ваш арест по делу о похищении Альберта Ферриса, а вы, Вайолет Харпер, обвиняетесь в соучастии и пособничестве мужу. Обязан предупредить, что все вами сказанное может быть использовано против вас. И мой вам добрый совет, – добавил он уже не столь официальным тоном, – не надо поднимать шума. Если все эти люди узнают, кто вы есть на самом деле, не ручаюсь, что вы доберетесь до полицейского участка в целости и сохранности.

Даже самому бездарному сыщику было очевидно, что единственным, вернее, единственной, кто мог бы засвидетельствовать личность Харпера, была старая монашенка-сиделка, видевшая его с мальчиком на Холмах близ Дейнтона. Не факт, конечно, что женщина ее положения и воспитания рискнет опознать человека, которого она видела всего однажды, да и то на протяжении всего нескольких минут, но все тем не менее сошлись на том, что такая возможность должна быть ей предоставлена. Для этого было решено доставить ее в Лондон.

После краткого визита к судье, вынесшему постановление о предании Харпера суду и отказавшемуся выпустить его под залог, последний был помещен в камеру – не столько потому, что властям хотелось заставить его почувствовать всю суровость закона, сколько из соображений безопасности, которую никто не мог ему гарантировать, окажись он на воле.

– Да эти тетки попросту его линчуют, – заметил Крук, – и, что самое интересное, до конца жизни будут считать, будто совершили правое дело. Простую женщину невозможно убедить в том, что закон как закон вообще имеет какой-либо смысл, не говоря уж о достоинстве.

Тем временем полицейские рылись в вещах Харпера, пытаясь отыскать ботинки, чтобы сравнить со следами, обнаруженными на вспаханном поле в день, когда исчез Берти. При аресте на Харпере были коричневые башмаки с заостренными носками, но в доме на Придо-Креснт имелась и другая обувь, тоже способная представлять интерес.

– Если старушка его не узнает, у нас могут возникнуть проблемы, – поделился Парсонс своими опасениями с шефом.

– Так его же разве что не с поличным взяли, – возразил Крук. – Ему так и так крышка. Тем не менее, Билл, нам стоило бы перекинуться парой слов с сестрой Жозефиной, пока полиция ее до смерти не запугала.

С этим похвальным намерением Крук в сопровождении Билла Парсонса и невысокой старушки, действующей, по его словам, от имени миссис Феррис, которая решительно отказалась оставить Ист-Брентон, пока Берти не придет в себя, сели в машину и поехали в Дейнтон. Там они сразу же направились на ферму, где их встретила похожая на призрак Элси Броди. С момента исчезновения ребенка она места себе не находила, и даже сейчас доходящие до дома вести не успокаивали ее. Во сне ей являлась Мэй с искаженным от горя лицом, она начинала стонать и ворочаться, пока не просыпалась в ожидании хоть сколько-нибудь мирного дня. Она открыла дверь, подошла к машине и, не дав Круку объяснить цель визита, начала расспрашивать:

– Ну, как он? Какие новости?

– Под замком, – победоносно объявил Крук, но она только отмахнулась:

– Я про Берти.

– О нем ничего нового не знаю, – покачал головой Крук. – Мне хотелось, чтобы мы вместе съездили к сестре Жозефине. От нее потребуется формальное опознание этого типа.

– Мы уже были у нее, как только узнали обо всем, – сказала Элси. – Она, бедная, еще никак не может прийти в себя после исчезновения малыша. Винит себя в том, что не сразу поняла, что что-то там было не так. «Ну, – говорит ей миссис Хейнс, – если вы сразу можете отличить хорошего человека от дурного, значит, вы умнее, чем большинство из нас, это уж как пить дать». К тому же можно ли требовать от монахинь, чтобы они что-то знали про мужчин? Но ее не убедить. Когда я сказала сестре Жозефине, что мальчика нашли, она только посмотрела на меня и спросила: «Как он? Поправится? Сможет рассказать, как все случилось?» Ну, я ответила, что для этого потребуется какое-то время. Миссис Хейнс говорит, что, наверное, на нее за всю ее жизнь – я про сестру Жозефину – такого внимания не обращали, но мне кажется, что это ей совершенно не по душе. Сидит целыми днями, упершись своими большими ногами в пол, засунув руки поглубже в рукава рясы, и глядит в никуда, словно все ждет, ждет чего-то. Однажды она сказала мне: как хорошо, мол, что в монастырь газет не приносят, запрещено, потому что если бы мать-настоятельница узнала об этом, ее скорее всего просто выставили бы вон.