— А после Лубе? — спешит узнать Берта, которой не терпится добраться до сыра.

— Арман Фальер.

— Изобретатель фосфатина? — спрашивает Толстяк.

— Нет, — отрезаю я. — Смотрите на него, он похож на Тартарена из Тараскона. Эдуард Седьмой сказал о нём, что тот был очень умным. Но раз уж так сказал Эдуард Седьмой, не будем цепляться. Во всяком случае, Фальер выкарабкался из этой ботвы вовремя, потому что он оставил свой пост в 1913. Он передал Елисейский дворец Пуанкаре. Прекрасная эпоха закончилась кровью. Во время семилетнего срока Пуанкаре погибли десять миллионов человек, и среди них полтора миллиона французов.

Я кошу глазом на маман. У неё погибли куча дядюшек и брат на войне. И сколько бы ни прошло времени, память не успокаивается, и когда заходит разговор о Великой Войне, у неё сжимаются ноздри и глаза перестают быть голубыми.

— Кстати, — говорит Бугай, — как она началась, эта война четырнадцатого? Честно говоря, я ничего об этом не знаю, — извиняется он. — Отец мне рассказывал, но ты же знаешь, какой я безголовый, я забыл.

— Запросто. Следи за движением армий. В июле четырнадцатого Австрия захватывает Сербию. Сразу же мобилизуются русские, чтобы встать на её защиту. Видя такое, Германия, будучи союзницей Австрии, объявляет войну русским. Но русские — наши союзники. Вспомним слова Жозефа Ренака, которые он произнёс в 1893: «Францию и Россию связывает одна вещь, и она называется любовью». Германия объявляет также войну и Франции, что заставляет Англию объявить её Германии. Затем итальянцы, румыны и американцы встают на нашу сторону, это понятно?

— Он забудет! — предсказывает ябеда Б.Б. — Это слишком запутано для него.

В ответ Берю спрашивает, а не слишком ли запутано у неё в нижней части спины.

— После Пуанкаре был Поль Дешанель, не так ли? — спрашивает Фелиси.

— Точно, мам. Но он будет президентом всего несколько месяцев, потому что он подвинулся рассудком и прыгнул с поезда на ходу. Это произошло ночью. Он оказался невредимым на железнодорожном балласте и, голый, постучался в дверь к дежурной по шлагбауму, заявляя, что он президент Республики. Прикольно, да?

Два чудовища хохочут во всё горло.

Мы представляем себе, что было бы, если бы сегодняшние главы государства оказались в таком же одеянии и в таком же положении. Для компании Ж. Д. не составило бы труда набрать штат этих элитных работниц, коими являются дежурные по шлагбауму. Включите на минуту свой личный кинотеатр, и вы увидите, как это забавно.

— Ты ничего не рассказал о самой войне, — замечает Толстос после того, как смех понемногу затих.

— Это долго, и я не люблю говорить о войне, из принципа. Если бы все люди испытывали такое же стеснение, тогда уж точно они бы о ней забыли. А когда все о чём-то забывают, значит, этого чего-то несуществует, понимаешь? Но если тебе хочется узнать о ней подробнее, нет ничего проще. В некоторых наших бистро ещё можно встретить ветеранов, которым продолжают платить пенсии, как заведено, чтобы немного пощекотать их, пока они не исчезли, и для них нет большего удовольствия, как повспоминать вслух, в последний раз. Ты их легко узнаешь, Берю. У них седые волосы, медали, часто в беретах, и под этими беретами мужественные лица, которые ты больше нигде не увидишь. Остаётся только сесть рядом. Ты заказываешь для них красное вино и произносишь волшебное слово, их много. Ты говоришь «Верден», или «Ламарн», или «Фош», или «Шмен де Дам», и всё закрутится само. Историю, которую они делали своим мясом, некоторые ещё могут рассказать. Только надо поспешить с интервью, сынок, потому что для них уже наступил вечер. Их перевозят каждый день. Они идут на удобрение с их скучными рожами. Настало время уходить из этого мира. Верден больше никого не волнует. Старых героев не существует. Человечество состоит из двух групп: молодые люди и старые м…! Знак нашего времени состоит в том, что старые м… всё чаще встречаются среди молодых. Молодые люди становятся жертвами такого положения вещей: они отправляются на воинскую службу под музыку йе-йе и возвращаются старыми м… Если так будет продолжаться, молодыми будут считаться только те, кто ещё находится в утробе своей маман. Ты рождаешься старым м… И петля готова, и жизнь будет устраиваться тихо-мирно между старыми м… из одной компании.

Я вздыхаю.

— Ладно, мам, давай сыр.

Она торопится. Немного опечалена моей внезапной меланхолией.

— Ты умеешь быть траурным, когда захочешь, — упрекает меня Опухоль.

— А после Дешанеля? — перебивает его толстая Треска.

— Миллеран, любезнейшая. Он был президентом с 1920 по 1924, и его вынудила сложить полномочия оппозиция объединённых левых сил. Его сменил месье Гастон Думерг, он же Гастуне´, он же Дуду. Славный малый, южанин, приветливый, солидный, любезный. Однажды, будучи в отпуске, он прогуливался перед казармой и остановился перед вахтенным, который как раз решил перекусить.

— Ты не узнаёшь меня? — спросил он его.

— Где-то видел, — сказал часовой. — Вы не префект?

— Бери выше!

— Депутат?

— Ещё выше!

— Министр?

— Ещё выше!

Солдат перестал жевать, внимательно посмотрел на президента и вскрикнул:

— Да вы Гастуне! Подержите-ка мой харч, я вам честь отдам[231].

Чета Берюрье снисходительно смеётся.

— Когда он исчерпал свой семилетний срок, — продолжаю я, — с его фамилии Думерг на бланках стёрли «г» из соображений экономии и выбрали Поля Думера. Вот, смотрите. У него представительная внешность. Его биографическая справка уточняет, что он был администратором. У него действительно лицо администратора, но уж настолько, что один неуравновешенный русский по имени Горгулов[232]выстрелил в него несколько раз из револьвера. Он умер в госпитале Божон, освободив место Альберу Лебрену, четырнадцатому и последнему президенту Третьей республики, о которой все французы, будь они левые или правые, хотят они или нет, будут всегда тосковать.

— О, Лебрен! — вздыхает Б.Б. — Это же моё детство… У нас в семье его лицо было на альманахе анекдотов Вермо´. Покажите! Ну да, это точно он.

— Это он! — режу я. — Осанка, не правда ли? Без позы, но умел выглядеть. Не волевое лицо, но он мог объявить войну Германии, если его вежливо попросят. Вам нужно только поставить подпись здесь, здесь и ещё вот здесь, как ему говорил Даладье. И если вы не умеете писать, ставьте крестики, для объявления войны это как раз то, что нужно. Он также смог уйти на цыпочках в сороковом, уступив своё место маршалу Петену в связи с «прекращением полномочий» и не завершив свой второй семилетний срок, — Франции уже не нужен был президент Республики по причине того, что Республики не стало.