— Ничего себе, — присвистнул Сидни.

— Да, и, наверное, при следующей встрече я должен буду отдать тебе честь. Говорят, мне дадут только лейтенанта, а у тебя, насколько я понимаю, чин намного выше.

— Разрешаю тебе не козырять.

— Нет, нет, ни за что. Об этом не может быть речи. Сказывается на боевом духе. И к тому же я отдаю честь не человеку, а погонам.

— Вот-вот, я то же самое хотел сказать, ты меня опередил. Сменим тему. В каких войсках будешь служить, знаешь уже? — спросил Сидни, обменявшись улыбкой с собеседником.

— Сменим. Точно не скажу, но попросился в кавалерию.

— В кавалерию? Да что ты о лошадях-то знаешь, Брок?

— Ну, когда тебя с детства какая-то дрянь окружает, хочешь не хочешь — что-то впитываешь. Узнаешь, даже не отдавая себе в том отчета. Разумеется, мне всегда было наплевать на лошадей, и, видит Бог, я и цента не потратил, чтобы завести конюшню. И уж конечно, мне и в голову бы не пришло организовать охотничий клуб.

— Ну и память у тебя, даже противно, — буркнул Сидни. — Я слышал, иные из этих армейских лошадей ведут себя неважно. Мне ребята из полиции говорили, что видели этих кобылок и манеры у них ужасные. Лягаются, кусаются. Одному полицейскому несколько лет назад такая скотина череп раскроила. Надвое, как скорлупу устрицы. Так что, Брок, смотри в оба. Печально было бы услышать, что с тобой произошло нечто подобное.

— Ну да, ну да, — закивал Брок. — Если такое действительно произойдет, попрошу Грейс, чтобы она не говорила тебе об этом до самого конца войны. В том случае, разумеется, если ты вернешься.

— Если вернусь? Ты хочешь сказать, если меня не убьют?

— О нет. Нет. Просто, если вернешься. Это ведь не одно и то же, — улыбнулся Брок.

— Вроде никто на нас не смотрит, — улыбнулся в ответ Сидни. — Так что руку пожимать не обязательно, а?

— Не обязательно. Расстанемся, как встретились, и при своем прежнем мнении друг о друге.

— Вот тут ты заблуждаешься. Когда мы познакомились, я вообще ничего о тебе не думал. Сейчас, конечно, не так. — Сидни круто повернулся и вышел из клуба, лишний раз улыбнувшись на прощание Фэрфаксу.

Все эти дни Сидни был настолько поглощен своими приготовлениями к приготовлениям (он вообще всегда держал дела в порядке), что, выйдя из клуба, с удивлением обнаружил, что все готово и делать больше нечего. Более того, ему совершенно не хотелось возвращаться на ферму. Если, говорил он сам себе, возвращаться на ферму нет желания, потому что там нет никого из близких, тогда все понятно; если же потому, что вернуться туда — значит оказаться рядом с местами, где Грейс так подло его обманула, то и это можно понять. Если, наконец, причина лишь в том, что просто хочется послоняться по городу и побыть среди людей, то и тут ничего предосудительного нет и вообще это его дело. Он ни перед кем не обязан отчитываться и вообще давно вышел из возраста, когда нужно оправдываться в своих поступках. Он никому и ничем не обязан, кроме отца и матери, подаривших ему жизнь. Он никому не должен денег, а жене не обязан ни любовью, ни уважением. Любовь к детям — это чувство, а не обязанность, и их уважение и любовь к нему, хотелось бы надеяться, так же бескорыстны и сильны, как и его любовь к ним. Хотя безотчетная любовь со стороны Билли втайне смущала и даже несколько беспокоила Сидни. Мир устроен иначе, хотел он сказать мальчику, будь тверже; людям не нужно, чтобы Рождество было каждый день; твои запасы любви могут быть неисчерпаемы, но людям может показаться, что они обязаны отвечать тебе таким же добром и лаской, а они на это не способны, и поэтому им может не нравиться, что в тебе любви куда больше, чем в них. Думая о мальчике, Сидни старался не вспоминать о том, что совсем недавно была отвергнута его собственная любовь, но когда мысли его все же обратились к Грейс, он перестал сдерживаться и с удивлением обнаружил, что почти не испытывает боли. Там, где должна была быть боль, проявилась надежда на Билли: мальчик будет любить Грейс, как и всегда любил, но Грейс принимает изъявления этой любви (как дарит и свою) отлично от него, Сидни, и это различие как раз позволит ребенку окрепнуть, он не будет столь расточителен в своем чувстве и со временем, наверное, научится любить так же, как любят другие, как большинство людей, которые становятся Санта-Клаусами только раз или два в году. Сидни понимал, что ближе к романтической идее всемирной любви ему не подойти, но даже и в этой близости, и на этом расстоянии — представляя сыновнюю любовь в качестве критерия собственной способности к любви — не испытывал успокоения или даже облегчения. Все это только раздумья, которые может позволить себе — если это вообще позволительно — одинокий усталый путник, ведущий в сумерках домой уставшую лошадь.

На улицах Форт-Пенна, столицы и одновременно центра графства, всегда было больше народа, чем в городах того же масштаба, но без административных функций. Поэтому уроженцы Форт-Пенна привыкли к незнакомым лицам, а это, в свою очередь, оказало воздействие на лица и стиль поведения местных жителей, которые сделались горожанами в большей степени, нежели о том свидетельствовала статистика — общая численность населения. В центре Форт-Пенна можно было относительно точно подсчитать количество приезжих, ведущих здесь дела и предпочитающих отовариваться в восьмидесятитысячном городе; к этой цифре следовало бы добавить немалое число тех, кто приезжал в город по делам штата или графства. Административные здания не облагались налогом и, стало быть, ничего не давали бюджету города, но земля, к ним прилегающая, стоила дороже, потому и центр ценился выше, чем в городах с приблизительно равным населением, да и дома имели больше этажей, чем в обыкновенном городе — не столице штата и не центре графства. При строительстве более крупные и высокие дома оценивались иначе, но деловая хватка, а может, и самолюбие заставляли владельцев пристально следить за тем, чтобы цены отвечали реальной стоимости постройки. Таким образом цены на недвижимость в этом районе росли, и это компенсировало владельцам те потери, которые они несли на неуплате налогов. Время от времени они, правда, ворчали, но скорее по привычке (как по привычке хозяйка запирает окна на кухне в округе, где кражи совершаются примерно раз в десять лет). Чаще всего жаловались на то, что от ремонтных работ в центре города больше выигрывают пришельцы, а не коренные жители. Так, при любой возможности откладывалось или вообще отменялось асфальтирование улиц на том неоспоримом основании, что несправедливо по отношению к жителям Форт-Пенна улучшать покрытие дорог, которые топчут уроженцы Эри или Уилкс-Барра. В своем кругу владельцы недвижимости, во всяком случае, самые большие циники, ворчали, что, мол, нет смысла тратить такую кучу денег на асфальтирование или иные работы подобного рода, ведь эти ублюдки из Скрэнтона или Питсбурга в любом случае приедут в Форт-Пенн, бизнес-то у них здесь, в столице. Ну а вообще-то протесты и жалобы со стороны крупных собственников звучали скорее добродушно, да они и сами, в том же узком кругу, признавали, что шумят только для того, чтобы шум не поднял кто-нибудь другой, под каковым в данном случае понимались некто или нечто из будущего, например, чрезмерно рьяный мэр или, что еще менее правдоподобно, городской совет, который, глядишь, более практично, более реалистично оценит стоимость земли в центре Форт-Пенна.