– Аха![34]

– Слово даешь?

– Ийя, бир Тэнгри! – Илехмет-бий поднял руку к небу и при этом усмехнулся, будто с него спрашивали сущую безделицу.

– Какой будет бой? – Фридмар нахмурился. – Верхом?

Если предложат конный бой – понятно, почему Илехмет ухмыляется, заранее уверенный в победе. Ездить верхом у русов и славян умели многие, кто достаточно богат, чтобы держать коней, но биться в седле ни у тех, ни у других не было обычая, а значит, и умения.

– Илехмет-бий иметь большой душа! – Толмач с выразительным почтением взглянул на своего главаря. – Пусть будет бой на земле, как вы знать.

– Пешими, значит?

– Пеший, аха.

Фридмар подумал, что за подвох тут может быть, но все же кивнул:

– Это я могу князю передать. Если даст согласие, то я щит подниму, – он показал на свой щит, – и давайте тогда патыря вашего.

* * *

Заранее Амунд не стал выбирать поединщика – хотя желающих было много, начиная от его собственных телохранителей.

– Посмотрим, кого овцелюбы выставят, тогда и подберем человека, – говорил он, глядя, как Фридмар выпрямляется на лодье и на вытянутых руках поднимает свой испятнанный стрелами красный щит.

Ждать пришлось недолго: видимо, буртасы выбрали своего бойца заранее, перед тем как сделать русам это предложение. Пригорки густо заполнились всадниками, и русы стояли в своей «крепости» в полной готовности к чему угодно, но буртасы больше не шли на приступ. Они ждали.

Потом у буртасов затрубили рога, и под приветственные крики из-за пригорка выехало… нечто такое, что у многих сам собой открылся рот от изумления. Человек-гора сидел верхом на верблюде, поместившись между двух горбов, отчего обычные люди на лошадях и вовсе казались перед ним мелкой порослью. Буртасы встретили его появление радостными воплями, взмахами рук. В победе они были уверены – один вид паттара на верблюде должен был устрашить русов. Само то, что он у них был, и навело Илехмет-бия на мысль предложить пеший поединок: проявить великодушие, склонить к своему замыслу, а потом и получить всю сарацинскую добычу без потерь.

В русской «крепости» тоже не остались равнодушны.

– Гля-а-адь! – полетело со всех сторон.

– Еж твою в киль!

– Вот это чудище!

– Бес тебе в живот!

– Гляди, сам с медведя, а рожа хомячья!

Не приближаясь слишком к человеку-горе – лошади не выносят верблюдов и могут взбеситься, – вперед снова выехал знакомый Фридмару толмач.

– Вот наш паттар! – радостно закричал он, будто подарок приготовил. – Пысак Байсар! Маттур качча, щав тери вайла та пысак![35] Нет ему равного под Великим Небом! Нет такого коня, который мог носить его! Он бьется пешим, как вы. Илехмет-бий спросить: будет ваш оглан или вы отдать нам добыча теперь?

– Скажи – будет! – крикнул Амунд Фридмару, все еще стоявшему со щитом на лодье.

Все смотрели на князя, проверяя, какое впечатление на него произвело появление человека-горы. Но Амунд не выглядел устрашенным. Наоборот, с явным удовольствием ухмыльнулся, и от ухмылки правая сторона его рта резко дернулась вверх, будто по скале прошла глубокая трещина.

– Да он человек или шайтан какой? – воскликнул Хавлот.

– У нас тоже есть тот, кого не считают человеком! – утешил его Амунд и нашел взглядом стоявшего поблизости оружничего. – Ярни! Щит давай.

У телохранителей вытянулись лица, а потом и до других дошло.

– Ты сам хочешь? – Среди общего изумленного гула Хавлот подался к бывшему зятю. – Сам пойдешь на этого…

– Ну а кого еще тут выставишь? – Амунд протянул руку за своим щитом. Все прочее снаряжение уже было на нем. – На такую громаду… княжеская удача нужна. Давайте, дренги, растащите лодьи, не буду же я у них на глазах через борт карабкаться!

* * *

Что в степи хорошо – подходящее место для боя не нужно долго искать. Эта истоптанная копытами земля с примятой травой ничуть не хуже любой другой подходит для того, чтобы совершить на ней подвиг, о котором будут слагать песни. Так думал Байбак, когда выезжал на своем верблюде к русской крепости из лодий. Вслед ему смотрели сотни глаз, неслись сотни напутствующих голосов. Пусть смотрят, пусть кричат. К заходу солнца уже никто не посмеет называть его Байбаком, даже за глаза. Отныне он для всех будет только Пысак Байсар – Великий Байсар, тот, кто добыл буртасам победу и богатство. К вечеру у него будет такой же желтый шелковый кафтан, как на том русском бие, что приходил договариваться. А лучше – тот самый. И шаровары. И сапоги… Все это и еще сто раз по столько он добудет один, там, где не справилось целое войско с самим Илехмет-бием во главе! Думать об этом было приятно.

Все войско стояло от русского стана на «большой перестрел». Проехав примерно половину расстояния, Байбак спрыгнул на землю. Земля содрогнулась, лязгнули доспехи. Железа на нем было много: панцирь из прямоугольных пластин, переложенных полосами толстой воловьей кожи, с такими же плечами и подолом до самых колен. Ниже, от колен, шли поножи из наклепанных на кожаную основу узких стальных полос. Правую руку защищал стальной наруч, собранный таким же образом, а на локте левой висел щит, плетенный из ивовых прутьев, обтянутый толстой сыромятной кожей, с блестящей медной шишкой умбона в середине. Голову защищал островерхий клепаный шлем с чешуйчатой бармицей и пучком белого конского волоса на макушке. У него имелся наносник, соединенный с налобными пластинами, похожими на железные брови с загнутыми вверх кончиками.

Другого такой груз пригнул бы к земле, но Великий Байсар нес его с легкостью и даже подпрыгнул на своих кривых ногах, чтобы броня ловчее села. Его радовал этот вес, дававший сильному надежную защиту от ударов, радовало, как крепко стоят на земле ноги. И предстоящий бой, который будет по его, Байсара, правилам, тоже радовал. Он победит. По-другому и не может быть: нет на земле человека, такого же крупного и сильного, как Байсар, ни одна мать и ни один отец не родили такого с тех про, как умер Улып-паттар и два его сына-великана. В юношах Байсар всегда побеждал на состязаниях по борьбе, но в неполные семнадцать лет с ним уже никто больше бороться не хотел. Мало какая лошадь могла выдержать его вес, а в полном доспехе и вовсе никакая. Зато сам он с легкостью валит на землю любую лошадь! Год назад, разгулявшись на празднике, схватил двух крепких мужчин и с ними пробежал по шаткому бревну над ручьем. Кто еще так смог бы? Ха, он помнит их испуганные крики! Вопили, как женщины,