наполняла людей благородным негодованием, пустота была незаметна, никто не чувствовал, что борьба для того, чтобы дать возможность развиваться ни для кого и ни для чего не нужной душе, – борьба столь же нелепая и ненужная, сколько не нужна и та душа, во имя которой свершалась борьба. Покуда перед глазами стоял торжествующий враг и нужно было напрягать все силы, чтобы сломить его, никто не хотел видеть, какая пустота стоит за победой над этим врагом.

Теперь вам бороться не с чем, но и жить нечем, ибо жить незачем. Смерть – владыка ваш.

Разве вы, будущие люди, гордые, победоносные цари, разве вы не становитесь дряхлыми, лицо ваше не покрывается морщинами, не выпадают зубы, не седеют волосы? Разве сердце ваше не слабеет, не делается пустым, разбитым, и разве не наступает момент, когда оно ударяет в последний раз и останавливается навсегда? Разве мёртвое тело ваше не кладут в деревянные ящики, не закапывают в землю, где оно разбухает от сырости, разлагается и становится прахом? Где же ваша победа? Где ваша свобода, где гордые, вдохновенные речи вождей, обещавших победу и торжество?

Если не побеждена смерть, всякая победа – ложь. Ложь, что человек царь, что он свободен, что жизнь идёт вперед, что человечество одерживает блестящие победы, – ложь и праздные слова, обольстительный мираж, коль скоро со всей своей свободой и победой, чуть остановится сердечный клапан, «царь» превращается в кусок отвратительного мяса!

Обманули вас, будущие люди, наши вожди, когда говорили увлекательные речи о грядущем царстве свободы, когда гордо потрясали в воздухе кулаком, властным голосом, блестя глазами, вдохновенно говорили: «Да здравствует свобода!»

Они привели вас к пустой могиле и сказали: «Ложитесь туда – вы свободны!»

Они обманули вас, потому что уверили вас, будто всё зло мира зависит от формы политического устройства и социальной неправды. И вот натравливали человечество на борьбу с тем и другим. Победа одержана, человечество торжествует – но самое возлюбленное детище Зла – Смерть, смеясь и издеваясь, косит свою «свободную» жатву. Ни один не спасётся из вас от неё. Несчастные, ничтожные победители, жалкие рабы, в безумии своём провозгласившие себя царями!

Вы боролись против самодержавия и капитализма; и против всего этого следовало бороться, но не надо было забывать того, что и то и другое всё-таки есть лишь следствие греха, симптомы болезни, и что, кроме паллиативов, требуется радикальное лечение608. Прежде чем предлагать лекарство для лечения больного человечества, до́лжно было ясно определить, в чём заключается мировое Зло, где его источник и какова его природа. Нужно было придумывать лекарство не только против самодержавия, но и против Смерти. И тогда бы люди узнали, что против Зла и Смерти нельзя бороться конституцией, что победить Зло и Смерть может лишь один истинный Спаситель мира!

На вас, будущих людях, лежит громадная задача. С пользой употребите тот страшный урок, который взвален на плечи ваши всей долгой мировой историей.

Вы дожили до тех дней, о которых жадно мечтали многие лучшие люди, и теперь вы воочию видите, что счастье не может быть на краю могилы, что свободы не может быть в заколоченном гробу, и на вашей совести лежит пробить ту стену, к которой привели вас смелые вожди, – ибо назад идти нельзя. Вы должны разрушить стену для того, чтобы, испытав всё, что может дать человеку его собственная ограниченная душа, с сыновним покаянием пойти к Богу. Вы должны признать, что искру Божественную, в каждой душе заключённую, вы приняли за всецелую правду и захотели утвердиться отдельно от Того, Кто действительная полнота и единство и в отношении Которого вы лишь маленькая ничтожная часть.

Вам после этого страшного пути должно стать ясно, что всё величие, всё счастье человека заключается в том, чтобы найти своё маленькое место у подножия престола Господня!

Письмо VI

К бывшему другу609

Могу ли я, когда пишу «ко всем», не написать тебе! Ты знаешь, что я люблю тебя, знают это и некоторые нам обоим известные люди; но как я люблю и чем ты был для меня – этого не знает никто!

Я не могу не написать тебе о всех тех уединённых страданиях, которые истерзали мою душу и которые – я знаю – не заживут никогда, ибо в них слишком много моей вины, искупить которую задача всей моей жизни.

Но прежде чем говорить о своей вине, я хочу, я должен сказать тебе о своей любви и о том, почему ты стал для меня «бывшим».

Я встретился с тобой в тяжёлый, трудный момент своей религиозной жизни610. От самого беспощадного отрицания всего и всех своим сознанием и от самого дикого самоутверждения своей волей я рвался к Спасителю, к новой жизни, к тихой радости, к самопожертвованию и всепрощению. Христианство было для меня ещё туманной светлой полосой где-то далеко-далеко. Но я уже знал и предчувствовал, что, сколько бы ни падал в пути, приду туда, в этот дальний, свободный, радостный край. Всё было во мне неясно, туманно, юношески-наивно, я не мог выбросить из души своей всей тяжести, всего сора, – но уже бывали моменты, когда при звуке церковного колокола вдруг беспричинные слёзы восторга начинали душить меня, и я вбегал в церковь, забивался куда-нибудь в угол и целовал грязный холодный пол, чувствуя, как в сердце моём всё обновляется и оживает. За пением хора мне ясно слышались иные голоса, из алтаря в самую глубину души падали лучи такой радости, что я едва сдерживался, чтобы не броситься обнимать всех находящихся в церкви. Из церкви я уходил, словно узнавши какую-то тайну, такую дорогую, такую светлую, что никому об ней нельзя будет сказать никогда611.

Я ещё не был верующим, но уже предчувствовал радость веры. И мне хотелось скорее, скорее приблизить время настоящей религии. Мне доставляло невероятное счастье мечтать о деятельности миссионера, говорить о своей вере, называть себя христианином, исполнять все внешние признаки христианства. Я изнурял себя постами, спал на досках или, вернее, не спал вовсе, а, как только все засыпали, вставал на колени и простаивал ночи с надеждой и радостью, ожидая – когда Господь пошлёт мне веру.

В это время умерли два моих друга. Смерть одного из них казалась мне особенно несправедливой и безбожной. Помню, когда несли открытый гроб, я шёл у изголовья и мне было видно его лицо – такое знакомое, такое милое, только добрые прекрасные глаза были закрыты…

Я стал молиться, чтобы Господь