– Илья Матвеевич, если позволите, один вопрос… Есть такой человек… Женщина. Назвала себя Дашей… Именно она сообщила о происшествии. Она тоже здесь. Ей немножко плохо… Вы ее знаете?

– Красивая, крупная, светлая, загорелая? – спросил Голдобов.

– Да, именно такая.

– Последнее время Заварзин часто виделся с ней. Можно сказать, что он виделся только с ней.

– Ее стоит подозревать?

– Послушайте, вы же сами сказали, что она вас вызвала!

– И все-таки! – настаивал Пафнутьев.

– Я бы не стал ее подозревать… У них слишком далеко все зашло и… И все, как бы это сказать… Простите, я сбиваюсь… У них все было безоблачно. Нет, оставьте ее в покое. А что, разве больше некого подозревать?

– Найдем, Илья Матвеевич, – сказал Пафнутьев. – Всего доброго. Утром буду у вас.

Пафнутьев озадаченно крутнул головой и, поставив телефон на диван, прошел на кухню. Светловолосая девушка сидела на слишком маленькой для нее кухонной табуретке и неотрывно смотрела в стенку прямо перед собой.

– Опять я, – сказал Пафнутьев, присаживаясь рядом. – Даша, не думайте, что я вас не понимаю. Но я обязан что-то делать, вы уж простите. Просто я обязан куда-то мчаться, ловить, хватать… Поднатужьтесь, пожалуйста, ответьте на два-три вопроса, и я уйду. Идет время, Даша, и злодей уходит все дальше. И поймать его все труднее… Задам вопрос, ладно?

Девушка кивнула и только по этому ее жесту он убедился, что она его слышит.

– Сколько вас было в квартире?

– Двое.

– И никого больше, ни единой души?

– Только двое.

– Кто-то входил, уходил, посещал вас… Почтальон, слесарь, милиционер… Обычно эти люди не вспоминаются…

– Никого не было.

– Вы что-то затевали на этот вечер?

– Ужин… – она беспомощно махнула рукой. – Ужин… – Даша обвела глазами кухню, где все стояло в неприкосновенности – тушка кролика и две бутылки сухого вина.

– Заварзин никуда не торопился?

– Нет… У нас долго не получалось встретиться, он все время был занят, а сегодня сам позвонил… Давай, говорит, повидаемся… Давай, говорю… Он сказал, что у него все есть, брать ничего не надо… И действительно – вино, мясо, сыр, рыба…

– А почему вино не в холодильнике? – спросил Пафнутьев. – Белому вину положено быть в холодильнике. Тем более в такую жару…

– Оно и было в холодильнике… Я его вынула, уже на стол собиралась поставить… И слышу – в комнате грохот…

– Грохот?

– Ну, да… Такой, когда, знаете, падает человек… Я бросилась в комнату, а он катается… И это… умирает, – она обхватила лицо руками.

– А выстрел? Выстрел не слышали?

– Не было выстрела.

– Да, – Пафнутьев был явно озадачен. – Может быть, тихий… Вроде щелчка… А?

– Не слышала… А вот грохот был… Я бросилась к нему, думала, что он упал и ударился, но когда перевернулся лицом вниз, я увидела затылок… Там сплошная дыра…

Пафнутьев помолчал, давая возможность Даше справиться с рыданиями, прошел в комнату, еще раз все осмотрел, и взгляд его упал на опрокинутую табуретку. Он только сейчас увидел ее. Табуретка была явно лишней в этой ухоженной дорогой квартире. Мягкая мебель, полированные поверхности, золотистые шторы, видеотехника… И табуретка. Он подошел к ней, присел на корточки и, не прикасаясь, начал рассматривать. Нет, ничего особенного он на ней не увидел.

– Грохот, – проворчал он вслух, – надо же, она услышала грохот… Если я сейчас упаду, никакого грохота не будет… Упадет мешок с травой и только… Грохот может произвести табуретка, если ее хорошо грохнуть об пол… Или человек. Если, опять же, грохнется с высоты… Виталий, – обратился он к Худолею, – сделай, будь добр, снимочек от двери к окну, только, понимаешь, чтобы захватить всю комнату, я знаю, есть у тебя такой широкозахватный объектив.

– Будет чуть искривлено… Не страшно?

– Ничего… Главное, чтоб все на одном снимке. Усек?

Пафнутьев снова прошел на кухню. Дашу он застал в той же позе – она сидела, закрыв лицо ладонями.

– Опять я, – сказал он, присаживаясь, – Даша, милая… Простите за настырность… Вот вы мне сказали, что, дескать, первая ваша мысль была, что он упал и ударился…

– Мне так показалось.

– А откуда он мог упасть?

– Не знаю… – она первый раз посмотрела на Пафнутьева заплаканными глазами. – Почему-то подумалось.

– И вы не поссорились?

– Нет, – она покачала головой. – Когда долго не видишься, какие ссоры…

– Долго – это сколько?

– Наверно, больше недели не виделись.

– Давно знакомы?

– Около года… Мы на корте познакомились… Но… Как вам сказать… Это было мимолетное знакомство. И только месяц назад мы стали…

– Понимаю. А замуж он вам не предлагал?

– Нет, но… Разговоры о будущем были. Хорошо бы туда поехать, хорошо бы вдвоем по Средиземному морю…

– Это было всерьез?

– Думаю, да.

– А как вы думаете, Даша, что произошло? Как это могло случиться? Ведь ни в какие же ворота!

– Понятия не имею! Ничего не могу понять!

– Вы уверены, что ни к чему в комнате не прикасались до нашего приезда?

– Что вы имеете в виду? – она повернулась к нему.

– Ну… Например, окно было распахнуто, но когда все это случилось, вы закрыли окно, задернули штору…

– Нет-нет! Чтобы пройти к окну, чтобы пройти в комнату, мне пришлось бы переступить через него… А я как увидела, так сразу сюда…

– А как же позвонили? Ведь телефон в глубине комнаты?

Даша молча показала на неприметный телефончик в виде подвесной трубки с кнопками.

– Понятно, – несколько смущенно кивнул Пафнутьев. А про себя опять подумал: «Третий труп. Неужели не последний?»

В кабинете Первого находился журналист, их разговор затягивался и Голдобов нутром чувствовал, что это плохо. Уж коли он шастает не по правовым коридорам, не в прокуратуре и в милиции, а сидит здесь, то хорошего здесь мало. Значит замах не на плохое ведение следствия, значит, замах покрупнее…

В приемную входили люди, о чем-то договаривались с секретаршей, но Голдобов их не слышал. Барабаня пальцами по чемоданчику, он еще и еще раз просчитывал задуманное. Не все казалось ему надежным, но отказаться тоже было нельзя. Уже нельзя. И потом, в атаке ему всегда везло.

Открылась дверь и из кабинета вышел Фырнин. Голдобов остро глянул на него и успокоился. Существует такое испытание для шахматистов – им дают взглянуть на шахматную доску в течение одной секунды и после этого предлагают оценить позицию. Так вот, этой секунды бывает вполне достаточно, чтобы уверенно сказать о преимуществе черных или белых фигур. Потом, при изучении позиции игроки найдут и скрытые возможности, и тайные замыслы, и коварные ходы, но первое впечатление, секундное, всегда оказывается верным. Голдобов смотрел на Фырнина не более секунды и вывод сделал – безопасный, управляемый или уж, во всяком случае, покупаемый человек. Простодушная улыбка, румянец от волнения – как же, пообщался с первым человеком края. Голдобов с улыбкой наблюдал, как Фырнин подошел к столу секретаря, суматошно шарил по карманам в поисках командировочного удостоверения, которое надо отметить, иначе ему в редакции не выдадут суточных, как заискивал, прося отметить не сегодняшним днем, а завтрашним…