непримиримости в отношении врага. Но что общего с бдительностью, с этим священным и благороднейшим качеством большевиков, имеет мелкобуржуазная трусость обывателей, шарахающихся из одной крайности в другую, готовых оплевать, облить помоями честных людей ради счастливой самостраховки?! Поверьте, дорогой Андрей Александрович, очень тяжело приходится тем, кто попадает в сети трусливых самостраховщиков. Мне пришлось испытать это на себе…

— Убрать «безжалостно»?

— Да. «Сурово» — вполне емкое слово. Переходим к конкретике.

«Мне 24 года. С самого раннего детства я мечтала стать большевиком-журналистом. Казалось, мечты сбываются — в течение двух последних лет я работала в редакции газеты «Смена» (орган ОК и ГК ВЛКСМ). Все силы, все знания, все время я отдавала любимой газете, и работа приносила мне огромное удовлетворение. Нередко товарищи отмечали мой рост, мои способности, хвалили за успехи, выдвигали на все более и более ответственные участки. Последние полгода я заведовала в газете отделом пропаганды.

С 1931 года я — кандидат ВКП(б). Девять лет активно работала в комсомоле. Секретарем комитета ВЛКСМ была до последнего времени и в редакции «Смены». 9 июля я была единогласно принята в члены ВКП(б) на партийном собрании редакции».

Заплакала Таня. Заспанная Иринья высунулась из-за двери, поманила Лялю пальцем.

«И тут все пошло кувырком…»

— Это просторечие.

— Вычеркни, — велела Ляля, оставив мужа один на один с «Историей травли». Момент правильный. По следующей части замечаний много.

«Началось с того, что органами НКВД был арестован мой дальний родственник Анатолий Канторович, работавший в «Известиях». Я услышала об этом случайно, будучи в Москве, в командировке. Навела справки и сама сообщила в свою парторганизацию. В своем сообщении я рассказала все, что знаю об этом человеке, указала, что с ним совершенно не знакома (не видела его и не имела с ним никакой связи по крайней мере лет 14–15) и что лишь пару раз за последнее десятилетие встречался с ним мой родной брат Лев Канторович. Мне казалось, что чистосердечным, полным и своевременным сообщением я исчерпывающе выполняю свой долг. Совесть моя была совершенно чиста.

Но наш партком усмотрел в моем поведении какие-то «странности» и немедленно перешел к действию. Меня отстранили от работы, отменили решение о переводе меня из кандидатов в члены партии. Через пару дней постановили считать «косвенную» связь мою с Анатолием Канторовичем верной, поскольку мой брат два раза его встречал».

— Чего ты тут наподчеркивал?!

Ляля вернулась рассерженная, зря отвлекла ее Иринья. Сама виновата. Перекутывает ребенка. Сняли теплую пижаму, и она успокоилась.

— Стоит ли упоминать Леву? Ведь на самом деле ты ездила в «Известия», и не раз. К тому же двоюродный брат — не «косвенная связь» и не дальний родственник.

— Я больше не могу! — всхлипнула Ляля.

Федор Петрович пасовал перед слезами. Сам он плакал лишь однажды, в поезде, когда ехал хоронить отца.

— Возьми себя в руки!

Ляля взяла себя в руки.

«Вскоре выяснилось, что в обкоме партии есть какое-то письмо комсомольца из Красногвардейска, в котором говорится о последствиях вредительства ныне разоблаченного подлого двурушника, врага народа Васильева (бывшего секретаря Красногвардейского райкома партии) и что в этом письме упоминается моя фамилия».

— Что за письмо комсомольца? Могут запросить доказательство.

Ляля молчала.

«Надо сказать, что с 1930-го по 1933 год я работала в аппарате Красногвардейского райкома комсомола. С Васильевым встречаться, конечно, приходилось. Никаких подозрений он не вызывал. Больше того — ловко и гнусно маскирующийся враг казался мне, девятнадцатилетней комсомолке (впрочем, так же, как и всем комсомольцам и коммунистам Красногвардейска), авторитетным и достойным руководителем. Узнав об этом письме, я нисколько не взволновалась, ибо я твердо знала, что никаких связей с этим подлым двурушником у меня не было, что о его вражеских махинациях я ничего не знала и, уж конечно, не принимала в них никакого участия».

— А если допросят секретаршу, которая выдала тебе список колхозников?

— Эту тварь наверняка посадили. А список я уничтожила.

— Хвалю за бдительность. — Федя сунул руки в прорезь ночной рубашки. Тяжелые груди целовали его ладони острыми сосками.

Возбуждение, накал страстей… Все состоялось, они довольны, но не полностью счастливы. Мерзкая резинка трет член и влагалище. Второй ребенок нужен, иначе из Тани вырастет махровая эгоистка. Однако до завершения процесса лучше перестраховаться.

* * *

Процесс завершен.

Васильев Иван Васильевич, 1882 г. р., уроженец д. Збыльницы Демянского р-на Лен. обл., русский, член ВКП(б) в 1912–1937 гг., секретарь Красногвардейского райкома ВКП(б), делегат XVII съезда ВКП(б), проживал: г. Красногвардейск Лен. обл., пр. 25 Октября, д. 41, кв. 4. Арестован 5 июля 1937 г. выездной сессией Спецколлегии Леноблсуда в г. Красногвардейск 1 сентября 1937 г. приговорен по ст. ст. 58-7-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 18 сентября 1937 г.

Спецколлегия областного суда при участии прокурора Б. П. Позерна осудила: секретаря райкома И. В. Васильева, председателя райисполкома А. И. Дмитриченко, директора МТС С. А. Семенова, старшего землеустроителя А. И. Портнова и некоторых других районных работников. Им были предъявлены следующие обвинения: развал колхозного производства «в целях вредительства», задолженность местных колхозов государству, крайне низкая оплата труда колхозников. Все это, как утверждалось в обвинительном заключении, делалось для «реставрации капитализма в СССР».

Секретарь райкома Васильев признал факты тяжелого положения