Герфегест упивался радостью честного рукопашного боя, в котором нет места ни Изменениям, ни Обращениям. За долгие годы супружеской жизни с Харманой Герфегест так и не стал магом. Он чувствовал себя по-настоящему хорошо лишь там, где пролегал чистый Путь Ветра, незамутненный хуммеровыми искусствами.

Хармана рубилась с полным безразличием и презрением к происходящему. С момента гибели Элая она чувствовала себя совершенно опустошенной. Настолько опустошенной, что даже ей, Черной Лебеди Наг-Нараона, было страшно заглянуть внутрь тайников собственной души.

Только теперь Хармана поняла, насколько сильно была влюблена в Элая. Теперь нет его, нет любви, есть лишь пустота. А пустота, остающаяся после любви – наилучшее вместилище для ненависти.

Торвент, в отличие от Харманы, ощущал невиданный прилив сил. Он, Торвент Мудрый, император Синего Алустрала, теперь уверен в победе. Предельной и окончательной победе, после которой…

…Торвент из озорства подставил под грютский меч ладонь…

…Точно, так и есть! Грютской стали очень далеко до его плоти, обновившейся под живительными лучами Тайа-Ароан. Торвент заколол потрясенного грюта трофейным мечом дионаггана.

Когда шелковый дракон теагата Дархват был разодран в клочья поднятым на плечи родичей Хозяином Лорчей, это увидели все.

Впервые со времен Эстарты знамя теагата оказалось в руках врага.

Впервые со времен падения Вольного Города Орин грюты усомнились во всемогуществе Властелина и собственной непобедимости.

Над Киадом поднимались черные столбы дыма. Они знаменовали гибель варанского флота.

Сарганна исподволь обвел взглядом свою свиту. Трубачи, посыльные… Сотня щитоносцев, после взятия Орина перевооруженная «облачными» клинками. И, конечно, Ийен.

После того как люди Алустрала на глазах у обеих армий овладели знаменем теагата Дархват, Сарганна принял решение, в свете которого все его сопровождающие становились бесполезной обузой.

Сарганна подозвал к себе бесстрастного начальника щитоносцев.

– Бери всех, кого видишь перед собой, бери своих людей, бери даже трубачей. Делай что хочешь, но ты должен вернуть герверитов на поле сражения.

Сарганна требовал невозможного и прекрасно осознавал это. Он смотрел прямо в глаза своему телохранителю и видел, что тот не верит ни единому слову своего гоад-а-рага. Но преданный пес, конечно, не решался выказать свое недоверие.

– Да, гоад-а-раг. Но что мне делать, если они откажутся?

– Убей их Наблюдателя от имени Властелина. Угрожай и требуй. Убей еще десять несогласных. Заклинай Эрой Благодатного Процветания. Скажи, что в случае неповиновения три наших теагата вытопчут их прежде, чем они успеют скрыться за стенами Линнига. Я даю тебе полную свободу речей и действий.

Если бы начальник щитоносцев не боялся прогневить гоад-а-рага, он бы тяжело вздохнул.

Спустя три коротких колокола Ийен и Сарганна остались вдвоем.

– Это решение воина, грют, – удовлетворенно заметила Ийен.

Сарганна уловил в ее голосе едва заметную лихорадочную дрожь, свойственную безумцам. Гоад-а-раг не стал ломать себе голову, иронизирует ли она, проверяет ли его на преданность Властелину или и впрямь медленно сходит с ума от осознания безнадежности их положения.

Сарганна просто погрузил свой меч в ее плоть на две ладони, а после вытер окровавленное лезвие меча об опустевшее седло лошади Ийен.

Он так никогда и не узнал, что Ийен и без того была обречена. Растратив силу своего браслета во имя спасения грютской армии, она должна была умереть на рассвете следующего дня.

Лорчи пробились к Пелнам, когда те стояли перед лицом полного истребления.

Среди хаоса битвы Герфегест к своему удивлению довольно быстро сумел разыскать Горхлу, который, размахивая своей огромной секирой с легкостью тростинки, крушил грютские шишаки налево и направо.

– Где Тарен Меченый? – прохрипел Герфегест, не переставая ворочать отяжелевшей кистью с клинком Стагевда.

Горхла с забавным звуком, похожим на тяжелый сочувственный вздох, перерубил наискось лошадиную морду, над которой маячил израненный, но все же не покидающий седла грют, и ответил:

– Все никак не могу к нему…

Грют, со стоном выкарабкиваясь из-под содрогающейся в предсмертных конвульсиях лошади, с благодарностью принял смерть от секиры Горхлы.

– … пробиться. Он шагах в двадцати… там! – направление Горхла тоже указал ударом секиры, обрушившимся в центр дрянного деревянного щита какого-то занюханного нарабитского наемника. Щит раскололся и Герфегест, отбив ногой неумелый выпад горца, заколол его. Нечего лезть без спросу в беседу просвещенных мужей.

За спиной Герфегеста работали мечи и секиры Лорчей. Рядом с ним, шатаясь, возникла окровавленная Хармана.

– Мерзавцы… – прорычала она. – На женщину – с топором!

Правый наплечник ее доспехов был расколот. От железной маски остались только два изуродованных крепежных ушка. Через лоб тянулся длинный разрез от касательного удара.

За свою супругу Герфегест не очень-то беспокоился. Если она еще в состоянии рычать и зубоскалить, значит, ничего серьезного с ней не приключилось. Так думал Хозяин Гамелинов, но он ошибался.

– Дорогая, останься с Горхлой, а я должен пойти потолковать с твоим былым гостеприимцем.

– С каким это… – начала Хармана, но Герфегест, знаком призвав следовать за собой ближайшего сотника Лорчей вместе со всей его сотней, уже оседлал бесхозную грютскую лошадь, которая металась неподалеку после очередного удара Горхлы.

– И-и-эйя! – гаркнул Герфегест, как самый заправский грют, и поднял лошадь на дыбы, пропуская под ее копытами круговой удар вражеского меча.

Последний из Пелнов, оберегавших раненого Тарена от грютской ярости, получил свое и повалился рядом с главой своего Дома.

Четверо грютов спешились и, оживленно болтая, грубо подняли истекающего кровью Тарена на ноги. Глава Дома Пелнов, который, помимо прежнего ранения в колено, получил в ходе боя еще две стрелы в правое плечо, неловко махнул припасенным загодя кинжалом.

Самый высокий и, судя по убранству оружия, самый высокопоставленный из его пленителей, ловким ударом меча перебил Тарену левую кисть вместе с кинжалом. Он что-то сказал. Остальные грюты жизнерадостно засмеялись.

Потом начальственный грют-весельчак, не церемонясь, поддел острием меча ремень шлема и разрезал его, пренебрегая тем, что раздирает заодно и полскулы Тарена. Он сорвал шлем с головы Дома Пелнов и примерил на себя. Остальные грюты одобрительно загудели.

Тарен Меченый был на грани обморока от боли и потери крови. Поэтому когда сквозь мутную пелену он увидел, как голова, увенчанная его шлемом, заваливается куда-то набок, а вслед за ней открывается спина с глубоко вошедшим «крылатым ножом», глава дома Пелнов почел, что неспешно отходит в мир Намарна, мир сладостных грез и добрых видений.