Он поспешил на помощь Паше. Вдвоем им удалось усадить Бабста обратно на диван. Они сели рядом, держа его за руки.

Костя вдруг ослаб.

— Эх, Мишка... — сказал он плаксивым голосом, обращаясь к Живому. — Я тебя зачем учил? Чтобы ты меня указкой грохнул вместо контрольного? А ну отвечай тридцать шестую орфограмму!

Живой промолчал.

Бабст — или Кипяченый? — неожиданно дернулся, вырвался, упал грудью на стоявшее напротив кресло и припал к иллюминатору. Про Пашу он, похоже, сразу забыл.

Некоторое время зомби молча глядел вниз, а потом обернулся и заорал:

— Пацаны, гляди! Это же Альпы! Ей-богу, Альпы! Эй, куда летим? На Сицилию летим?

— Костя, успокойся, пожалуйста! — мягко сказал Петр Алексеевич.

— К папе Корлеоне летим?

— Да, да, к папе, — поддакнул Живой. — К папе и к маме. Успокойся!

Бабст уселся в кресло.

— К папе — это хорошо. Капо ди тутти капи! Падре падроне! Пахан всех паханов, в натуре! Встречай кипяченую братву, бэд э бинг! Командир, ходу прибавь!

Однако долго высидеть на одном месте Костя не смог. Он снова вскочил и вломился в пассажирский салон.

Ненемцы смотрели на него во все глаза.

— Так... А эти что прищурились? Кто такие? — строго спросил Бабст.

Савицкий и Паша попытались вытащить его назад.

— Это ненемцы, наши друзья, хорошие ребята, — тараторил Живой. — Ты уймись, Костя. Пойдем к нам! На диванчике посидишь, на гитарке поиграешь, водички попьешь!

Но Бабст крепко держался руками за передние кресла. Лицо его снова изменилось, глаза сузились:

— Пацаны! Братки! Компарес! — воззвал он к ненемцам.

Те испуганно молчали.

— Паш ползын! — крикнул вдруг Бабст.

Ненемцы вздрогнули, как один человек.

— Что он говорит? Про меня? — забеспокоился Паша.

— Нет, не про тебя, — дрожащим голосом ответил сидевший в переднем ряду Заяц. — Кланяюсь, говорит.

Бабст протянул руку Башлыку и представился:

— Атту чулу ян кам Бабст!

— Что это значит? — спросил Петр Алексеевич.

— Говорит, что он знаменитый именитый великий шаман Бабст.

— Врет, не слушайте его! — крикнул Паша.

— А кто он?

— Он кандидат химических наук!

Ненемцы ошарашенно переглянулись и дружно поклонились.

Бабст двинулся вперед, не обращая внимания на хватающие его сзади руки. Ненемцы сидели, робко вжавшись в свои кресла, и на помощь не спешили.

Костя прошелся в шаманском танце по проходу, выкрикивая на ходу:

— Оп курый! Оп курый! Пусики! Пусики! Всех убью, один останусь! Йырр! Йырр!

При этом новоявленный шаман рычал и плевался.

Затем он развернулся, ринулся к кабине пилота и грохнул в дверь кулаком:

— Коммендаторе, на Сицилию сворачивай!

Савицкий ухватил его сзади и попытался оттащить на диван, но Бабст лягнул его так, что глава экспедиции оказался в пассажирском салоне:

— Руки убери, паццо! Яр танара бударда! Яндан калкан янабыс! Пудак! Пудак! Оп курый!

— Что это? Что он говорит? — спросил Петр Алексеевич у Башлыка.

Мальчик развел руками:

— Я ведь только ученик, шаман с метлой. Еще не все знаю. Но похоже, друг ваш черным тёсям камлает. Страшное дело!

Ненемцы смотрели на Бабста с выражением ужаса на лицах.

Костя снова ослаб. Он сделал шаг к своему дивану и плюхнулся на него. рука его случайно задела гитару.

Костя взял инструмент.

— А я е-еду, а я е-еду за тума-аном... — затянул он протяжно.

Не закончив фразу, Бабст резко ударил по струнам и крикнул, указывая рукой в илюминатор:

— Вижу! Вижу!

— Что ты видишь?

— Уй тожунчя кара пака!

— Говорит: вижу черную лягушку размером с корову, — перевел совсем перепуганный Заяц. — Ой, страшно! Яман кам! Черный шаман! Не долетим до Москвы!

Башлык что-то коротко скомандовал. Ненемцы положили друг другу руки на плечи и затянули песню, звучавшую, как молитва:

— Алтай-кудай ярим-сула! — разобрал Петр Алексеевич.

— А ну вас всех к черту! Психи! — крикнул Паша и резко дернул на себя дверь пилотской кабины.

Мурка вышла из кабины первой, оттеснив Живого. Она встала в дверях и по-русски уперла руки в боки:

— Ну, что у вас тут такое?

Взглянув на нее, Бабст застыл. Его сразу как будто парализовало. Он не мог отвести взгляда от княжны. Вера, тоже не отводя взгляда, села напротив него в кресло. Оба сидели молча и смотрели друг на друга. Потом голова Бабста стала клониться набок, а глаза сами собой закрылись.

— Вот что Пайне делает! — радостно провозгласил Башлык.

Ненемцы загалдели.

— Ребята, вы простите его, — обратился к ним Савицкий. — Вы же понимаете, это все трава...

Ненемцы закивали и загалдели еще громче.

Савицкий упал в свое кресло и стал дрожащими руками открывать тяповский джин-тоник. Банка не поддавалась. Заяц подошел и помог ему.

— Ничего, ничего, — успокаивающе сказал он. — Мы, когда этой травы поели, еще хуже себя вели.

Когда вертолет стал снижаться над главным зданием Тяповской мануфактуры, Бабст крепко спал, обняв гитару.

Было уже почти одиннадцать вечера. Сбросив высоту, Усов заложил крутой вираж, и в темноте за бортом вспыхнул ярко освещенный прожекторами оранжевый круг с белой буквой «Н» в центре. Вертолет выпрямился и пошел на посадку. Через пару минут шасси мягко коснулось бетона, и шум лопастей стал стихать.

Все прильнули к иллюминаторам.

Прожектора слепили глаза, но в их свете все-таки можно было разглядеть, что вертолетная площадка расположена во дворе высокого здания. По периметру оранжевого круга стояли люди в черной форме. Петр Алексеевич заглянул в иллюминатор с другого борта. Там было видно то же самое: стена дома и шеренга военных. Интересно, зачем они окружили вертолет? Чтобы никто не сбежал?

— Смотрите! Смотрите! Это друг моего брата! — крикнула Вера.

Люди в форме расступались, давая дорогу приземистому мужчине в самом обычном сером костюме. Он уверенным шагом шел к площадке, а за ним на почтительном расстоянии следовала свита из пяти человек.

Паша присмотрелся и ахнул:

— Тяпка! Ей-богу, сам Тяпка нас встречает! Работодатель мой бывший. Ну и друзья у тебя, Вера...