После месяца теории нас ознакомили с пилотажем на УТ-2. Перерыв в полетах на сложный пилотаж не всем понравился, многие уже отвыкли. Кое-кого даже стошнило, и они попросили перевести их в бомбардировочную авиацию. Мне же пилотаж, наоборот, понравился. Он не имел ничего общего с По-2. Самолет легко выполнял фигуры, и хотелось крутить их до бесконечности. Там, где мы учились, полетать на «кобре» не пришлось. Прошли только рулежку. Поначалу она показалась нам сложноватой и требовала соответствующего навыка. Но, несмотря на это, я быстро приноровился и, по мнению инструктора, был готов к полету. Самолетов с двойным управлением не было, и рулежка была последним подготовительным этапом перед самостоятельным полетом. Наибольшую сложность представляли надписи на английском языке. О нем я тогда не имел никакого понятия, и все необходимое пришлось запоминать зубрежкой.

Учеба в корпусной группе закончилась. После нескольких дней ожидания нас распределили по полкам. Меня больше интересовало, не в какой полк я попаду, а кем я там буду. Ведь как летчик-истребитель я был новичком и по уровню подготовки не соответствовал даже рядовому летчику. Единственно, в чем мог соперничать, так это в боевом опыте, и то как штурмовик, да в общем налете. Все остальные премудрости надлежало приобрести в будущем. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что назначен на должность командира эскадрильи. Выкупавшись в последний раз в водах совсем не голубого Дуная, я отправился в 129-й гвардейский истребительный полк. Он базировался на аэродроме Потендорф в Восточной Австрии, в двух десятках километров от города Брук. Это был стационарный аэродром с небольшой бетонированной полосой, подорванной фашистами, были также подорваны ангары и служебные здания. В Потендорфе базировалась вся 22-я истребительная дивизия.

Командир полка Герой Советского Союза подполковник Фигичев принял меня приветливо. Зная, откуда я прибыл, он почти ни о чем не спрашивал. Назначил в 4-ю, резервную, эскадрилью, которая еще не сформировалась. Понимая мое смущение, вызванное тем, что не летаю на истребителях, подбодрил словами: «Не робей и не смущайся, будешь летать не хуже наших гвардейцев, было бы желание. Летчик ты бывалый, натаскаем на «кобре». На полковом построении он представил меня полку. Разумеется, я никого не знал, но одного приметил. Это был командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Лусто. С ним мы маршировали в одной колонне на Параде Победы. Тогда он еще не был Героем.

Высокое звание, вероятно, ему присвоили после парада в конце июня или июля 45-го года. Мы не были знакомы, но в лицо я его хорошо запомнил по коренастой приземистой фигуре с характерным круглым лицом, красноватым щекам и серьезному выражению лица. Близко с ним познакомиться не удалось, так как вскоре его перевели в другой полк. Зато я хорошо узнал своего наставника, обучавшего меня в полетах на спарке Як-9В, замкомэска старшего лейтенанта Глушкова. Он понравился мне как летчик и как человек. Он должен был научить меня высшему пилотажу на истребителе, чтобы я мог свободно владеть самолетом, не боясь его. В полетах он выкладывался полностью – показывал, что может самолет и что может переносить летчик.

Пилотаж выполнял на всех возможных режимах, включая срыв в штопор, с перегрузками, от которых не только закрывались глаза, но мутнело сознание. Голова при этом, как ни старался удержать ее в нормальном состоянии, опускалась вниз. Мозги буквально отделялись от черепной коробки, на плечи наваливался огромный груз. При таком пилотаже с консолей крыла срывались белые струйки. После серии полетов он доложил Фигичеву о моей готовности к полету на «кобре». Тот дал «добро». Единственное, что на этой машине показалось необычным, так это, пожалуй, показания приборов: высота в футах, скорость в милях, наддув в дюймах. В сравнении с нашими приборами все было необычно.

Однако в последующих полетах я постепенно к этому привык. Через день полетел в зону на отработку пилотажа. Перед полетом Фигичев сделал инструктаж и сказал, что будет следить за полетом с земли и при необходимости подсказывать. В этот день, кроме меня, никто не летал, поэтому следить за мной было нетрудно, и для полета сложилась благоприятная обстановка. С полной уверенностью, что командир следит за мной, я очень старательно и аккуратно выполнил все элементы задания. Отработав, стал заходить на посадку. Запрашивая разрешение на вход в круг, обратил внимание на незнакомый голос. Это был явно не Фигичев.

Не придав этому значения, я произвел посадку и пошел на СКП доложить о выполнении задания. Там, кроме радистов, никого не было. Я поинтересовался у них: «А где командир полка?» – «Его здесь давно нет, как только вы взлетели, так он передал: «Вы подежурьте, пока будет летать капитан, а я поехал в штаб. Скажите ему, что, если захочет, пусть дозаправится и сделает еще один полет в зону», – услышал я в ответ. «Вот это да, – вырвалось у меня, – я-то думал, крутясь в зоне, что Фигичев глаз с меня не спускает».

Увидев мое недоумение, один из радистов добавил слова Фигичева: «Летает он неплохо, жить захочет, сядет нормально. Машина на посадке не такая уж сложная». «Ну что, слетать еще раз? – размышлял я. – А если что-нибудь случится? Нет, без кого-либо из дежурных летчиков не полечу. Человек я в полку новый, здешних порядков еще не знаю, лучше в другой раз, когда задание на полет получу лично сам». Дал радистам команду свернуть станцию, а сам направился в штаб полка. По дороге обдумывал свой полет. Я получил удовольствие, самолет мне понравился. Был бы таким легким в управлении наш «горбатый», не гоняли и не били бы нас так легко во время войны «фоккеры» и «мессеры». Но что теперь вспоминать об «илах». Они ушли в прошлое и сейчас, видимо, режутся на металлолом. Наверное, и моя машина вместе с остальными полковыми в Винернойштадте, куда мы их отогнали на слом, уже закончила свое существование.

Из головы у меня не выходил Фигичев: как странно и легкомысленно он отнесся к моему первому самостоятельному полету. Я бы, например, так никогда не поступил. А, впрочем, кто его знает – может, все истребители такие. Народ лихой, сам себе хозяин. Что хочет, то и делает. Если продержусь в полку, посмотрю, так ли это. Прибыв в штаб полка, направился в кабинет Фигичева. «А, пришел, – произнес он. – Ну как, понравилась машина?» Я ответил. «Так и летай, уверенно и смело. Если увидишь, что она валится или теряет скорость, клади ее на крыло, чтобы не сорвалась. Не потеряй момент, когда надо опустить нос. Главное, не бойся машины, держи ее в руках, чтобы не она тобой управляла, а ты ею. Считаю настоящими летчиками тех, кто летает на истребителях, а все остальные не летчики, а говно. Считай, что ты тоже будешь настоящим летчиком, раз уже сам крутишь баранки», – улыбаясь, закончил он, пожалуй, самую длинную речь, которую я от него слышал.

Его слова остались у меня в памяти на всю жизнь. Летать я не боялся, как и новых для меня машин. Вспомнились мне эти слова по прошествии более сорока лет в Монино, когда на встрече ветеранов 2-й воздушной армии увидел Фигичева, седого худого старика. Он узнал меня, и, пока мы перебирали в памяти оставшихся в живых и их судьбы, к нам подошел Пстыго. Фигичева он знал по Дальнему Востоку и выразил свое восхищение тем, как здорово тот пилотировал в зоне. «Такого пилотажа я никогда не видел. При этом подумалось, что если он так пилотирует, то я не летчик и не могу быть истребителем», – посмеиваясь, произнес Иван Иванович.