Ему не хотелось думать, что и папа поддался повадкам снующих вокруг игроков и лицемеров: ему дал один свиток, а новоиспечённому епископу — предписания совсем иного порядка.

Мы не знаем содержания письма Мефодия, адресованного в столицу Западной церкви, с которым, видимо, в те же самые сутки скрытно ускакал из Велеграда некий его надёжный гонец. Можно лишь догадываться, что когда апостолик прочитал так стремительно доставленный ему свиток, то и сам решил не медлить.

Его ответ, отправленный теперь уже лично Мефодию, помечен 23 марта 880 года. По тону видно, что папа крайне смущён тем, как недостойно встречен в Моравии только что произведённый по его воле в архиепископы защитник славянского богослужения. Иоанн уверяет Мефодия, что никакого отдельного послания князю Святополку он не отправлял и никаких отдельных тайных инструкций другому епископу не давал. Апостолик ещё раз подтверждает истинность христианских воззрений Мефодия и надеется, что тот не усомнится в поддержке, которую оказывает ему Святой престол.

В «Житии Мефодия» вся эта сумятица перехлёстывающих друг друга истинных и ложных новостей, всевозможных толков и пересудов, наглых наветов и подделок передана через восприятие верных чад владыки Мефодия, которые, несмотря ни на что, верят в его правоту. И потому в конце концов торжествуют вместе со своим незыблемым, как скала, воеводой.

Получив письмо от 23 марта, он перво-наперво просит своих священников и дьяконов, чтобы оно было зачитано по всем верным ему церквям.

«Почьтоше же апостоликовы книгы, обретоша писание, — пишет агиограф, называя по обычаю письмо книгами и пересказывая далее по-славянски самую суть папской буллы, — яко брат наш Мефодий свят и правоверен есть и апостольско деяние делает и в руку его суть от Бога и от апостольского стола вся словеньскыя страны, да его же проклянет, проклят, а его же святит, свят да буди».

Вот какую высокую, поистине апостольскую власть вновь доверял папа Иоанн VIII «брату нашему Мефодию»!

Именно вновь, потому что не могли, конечно, и учитель, и ученики не вспомнить при этом обстановку почти десятилетней давности, когда неизвестный им новый папа вызволил их из швабского узилища, не посчитавшись с решениями короля и зальцбургских епископов. И восстановил Мефодия на его епископской кафедре. Скорее всего, он потом и забыл напрочь о существовании Моравской миссии и о какой-то там славянской службе. Иначе бы год назад не затребовал Мефодия к себе на суд по грубому немецко-венецианскому оговору. Но на суде снова вспомнил, кто стоит перед ним, и вновь вызволил из пут клеветы. Ну что ему славянское письмо, славянская церковь? Не пустая ли прихоть? Но вдруг сказал своё «да», и никто не посмел перечить. Может, он действительно разглядел в Мефодий собрата по духу неподкупной христианской совести?

После тех письменных, устных и снова письменных выяснений правды и лжи они больше не встречались. И, судя по всему, не переписывались. К тому же не прошло и двух лет, как папы Иоанна VIII не стало. Старый исторический источник (которому, по правилам «хорошего тона», принято не очень доверять)[20] сообщает, что он умер насильственной смертью. Подозрение пало на соперников в борьбе за престол; апостолика пытались сначала отравить, но яд не подействовал, и тогда он был убит ударом молота по голове. Впрочем, погребение прошло по обычному протоколу, с соблюдением почестей, соответствующих папскому достоинству, в базилике Святого Петра, недалеко от врат, именуемых Судными.

Царьград

Казалось бы, после того, как подлинные письма Иоанна VIII князю Святополку, а затем и Мефодию были вселюдно оглашены, зачинщикам расправы над владыкой оставалось если не усовеститься и покаяться, то хотя бы угомониться. Что же до Святополка, то он во всей этой поддержанной им смуте ничего, по сути, не потерял, а даже приобрёл: личное внимание папы, его похвалу за верность апостолическому престолу, его поощрение латинским мессам в придворном храме. Его жажда великих игровых утех насытилась всем происшедшим сполна. У него теперь ещё и свой епископ в Нитре, лично ему обязанный возвеличением. А значит, открывается поле для очередных хитроумных ходов, для сталкивания самолюбий этих подвластных ему церковных князьков — славянского и немецкого. Да, настоящая власть была и будет не у заезжего грека и не у прикормленного шваба, а у него, превратившего на глазах у соседей малое и хилое при Ростиславе Моравское княжество в Великоморавскую державу. В немецком королевском доме после смерти Людовика как затеялись, так и длятся распри между наследниками, и Карломану теперь совсем не до него, Святополка. Теперь, куда бы он ни глянул, полная свобода действий: на западе — до Лужицких гор Чернобога и Белобога, на севере — до Янтарного моря, на востоке — до Карпатских планин.

А потому как раз впору оказалось для князя доставленное ему то ли из Нитры, то ли от мимоезжих купцов-всезнаек мнение: ладно бы Рим, но по-настоящему худы дела у Мефодия с совсем другой стороны; сильно он прогневил византийского цесаря тем, что напрочь отбился от своего царства. Потому и застрял в Велеграде, что Константинополь его добром теперь уже не встретит…

По княжескому разумению, всё как будто совпадало с таким слухом. Более шестнадцати лет минуло, как братья-византийцы сюда пожаловали. И послал их не нынешний император Василий, а ещё Михаил, которого этот Василий сжил со света. И приехали греки всего на три-четыре года. Но Мефодий после смерти брата не отбыл из Рима прямиком домой, в свой Царырад, а напросился в епископы сюда. Значит, точно, ещё с тех пор страшится цесаревой расправы?

А потому пусть и этот слух гуляет без препятствий по Велеграду. Надо, чтобы и грек услышал то, что о нём все знают. Пусть усмирит свой владычный норов…

Агиограф Мефодия не утаивает от читателей злорадной сплетни, подделанной под горькую правду. Но тут же, как о великой радости для всех сподвижников владыки, сообщает о письме, полученном из Константинополя.

Будто сам Господь положил на сердце государю милосердное попечение о старом уже человеке, и эти простые, идущие от души слова приветствия и пожеланий:

«Отче честный, вельми тебе желаю видети. То добро сотвори потрудися до нас, да тя видим, дондеже ecu (пока пребываешь) на сем свете, и молитву твою приимем».

Что и говорить, Мефодий вряд ли надеялся получить однажды такое письмо. Оно было от человека, которого он если когда и видел среди придворных лиц, то лишь мельком, потому что тот был конюхом из Македонии, пусть и приближённым, благодаря столичному ипподрому и царёвой конюшне, к самому трону. Письмо было от василевса, взявшего власть насильственным способом. От императора, который почти сразу после своего воцарения отправил в ссылку патриарха Фотия, а как раз Фотий вместе с убиенным Михаилом III и собирал его и Философа в Моравскую землю. Правда, не так давно Василий вернул Фотия из ссылки и восстановил его в патриаршем достоинстве. Может быть, теперь как раз Фотий — а кто же ещё? — и подсказал государю послать письмо старому Мефодию, который, неизвестно, жив ли — нет?