амбарным замком[5]), и принялась артритными пальцами изображать некое подобие музыкального сопровождения – потому что музычка руководила хором, стояла напротив мальков, открывала рот, и размахивала руками. Музычка была, само собой, заезжая, хором под её руководством мальки пели дважды в неделю, старших же ребят она заниматься не брала, потому что небезосновательно их опасалась. Всего мальки выучили – ну как, выучили, конечно – четыре песни в общей сложности, одну новогоднюю, и три патриотические. Сперва пелись патриотические песни, новогодняя же завершала выступление. Пели мальки – кто в лес, кто по дрова, нестройно, не попадая ни в ритм, ни в ноты, однако Фрол благожелательно кивал: под Новый год ожидались комиссии, которые, вне всякого сомнения, репертуаром хора останутся довольны.

После репетиции братья Фламма в который уж раз вызвались отдраить зал, получили от завхоза ведра, швабры, и тряпки, и пошли наводить порядок. После нашествия пол в зале выглядел, мягко говоря, убитым – собственно, он в принципе пребывал не в лучшем состоянии, теперь же к облупившейся краске с прорехами, в которых виднелись подгнившие доски, прибавилась еще и грязь с уличной обуви. В детдоме было холодно, как, впрочем, всегда в холодные зимы, и воспитанники не разувались, ходили в уличных ботинках с утра до вечера. Поговаривали, что в январе могут привезти валенки, но опытные братья знали, что про эти самые гипотетические валенки разговоры идут каждый год, а на самом деле никто никаких валенок в Масловке не видел, и никогда не увидит, так что таскать всем до весны изношенные боты, выданные еще в октябре.

С мытьём пришлось основательно повозиться, воду меняли целых четыре раза, и в результате пол всё-таки отмыли, по крайней мере, он из грязно-коричневого стал просто коричневым.

– Вот если бы его покрасили, было бы лучше, – вздохнул Ян, когда они отжали тряпки, и развесили их на едва теплые батареи в душевой. – Моешь, моешь, а толку ноль.

– Если бы покрасили, мыть было бы легче, – согласился Пол. – Вся вода в щелях остается, постоянно тряпку мочить приходится.

Говорили они намерено громко, так, чтобы их было слышно из коридора – и делали это они специально, чтобы услышал завхоз, который ошивался где-то неподалёку.

– Проветрим часок, чтобы побыстрее высох, – Ян подмигнул Полу, тот кивнул. – Пару форточек откроем, и снаружи посидим, покараулим…

Он не договорил, потому что завхоз зашел в душевую, и с порога спросил:

– Вы там хоть болото протерли? Или снова лужи оставили?

– Протерли, конечно, а всё равно сырень, – вздохнул Пол. – Мы того, у дверей там посидим, пока сохнет. Ключи попозже занесем.

– Ладно, – кивнул завхоз. – Следите, чтобы мелкие не натоптали снова. Вы сейчас закрыли?

– Закрыли, закрыли, – Ян улыбнулся. – Нам тоже неохота по второму разу мыть.

– Молодцы, – похвалил завхоз. – И не курите там!

– Нечего курить, зима, где взять-то? – слукавил Пол. – У нас нету.

– Ври, да не завирайся, – погрозил кулаком завхоз. – Нечего, ишь. Другим есть чего, а этим нечего…

– Другие воруют, – угрюмо сказал Ян. – А мы нет.

– Честные выискались, – поморщился завхоз. – Ладно. Через час с ключами чтобы у меня были.

– Хорошо, – кивнул Пол.

На счет того, что они не воровали – была чистая правда, но сигареты у братьев имелись. Их подкинул ни кто иной, как док, когда они сами попросили – помогали ему собирать шкаф для новых бумаг, Ян обмолвился, что курить хочется, док сперва неодобрительно поджал губы, но потом сжалился, и выдал страждущим целых шесть сигарет, правда, каких-то странных. Сказал, из Перми привёз. Никогда в жизни, ни до, ни после, братья не видели абсолютно белых сигарет с белыми же фильтрами. Всего док отдал им восемь штук, велел спрятать, и ни с кем не делиться; братья положили сигареты в свой тайник на чердаке, и по одной успели там же выкурить, удивившись вкусу – слабый табак, и пахнет почти как леденцы. Сейчас, впрочем, братья действительно курить не собирались, завхоз мог не волноваться – потому что собирались они делать нечто совсем иное.

…Вернувшись в зал, они первым делом согрели его с помощью Системы, потом скинули осточертевшие свитера, оставшись в рубашках. Заперли дверь на ключ изнутри, Пол погасил свет, и только после этого спросил:

– Ты чего-то новое придумал, что ли?

– Ага, – кивнул Ян. – Я понял, что мы делаем неправильно.

– И что?

– Смотри. Это… как качели, – Ян задумался, пытаясь сформулировать. – На одной стороне Амрит, на другой мы.

– Какие именно качели? – уточнил Пол.

– Да типа тех, что летом чинили. С перекладиной по центру, – объяснил Ян. – В общем, суть в том, что по одному качаться нельзя, надо, чтобы другой кто-то тоже на них сидел, и вовремя ногами отталкивался.

– Ааа, – дошло до Пола. – Вон оно что. Ясно. Но как это нам сейчас поможет?

– Давай предположим… – Ян снова задумался. – Давай предположим, что Амрит наши самолеты всё-таки как-то раздобыл. Или хотя Систему включил. В общем, нам надо, чтобы он, запуская самолёт, думал одновременно с нами про это всё. Соображаешь?

– Кажется, да, – Пол нахмурился. – Слушай, а если ему сейчас с помощью Системы какой-то знак подать? Может, до него дойдёт?

– Это как – знак подать? – не понял Ян.

– Сейчас подумаем Систему одновременно, и мысленно его позовем, – предложил Пол. – Только надо договориться, как именно звать будем.

– Попробовать-то можно, вот только мы же не знаем, получил он наши самолеты, не получил, прочитал, не прочитал… – Ян снова задумался.

– Ты же сам сказал про качели, – напомнил Пол. – А как ещё-то? Какие мысли у тебя были?

– У меня была мысль ему еще один самолёт закинуть, в котором про качели рассказать, – без особой уверенности ответил Ян. – Вообще, ты прав. Давай попробуем то, что ты сейчас предложил. Толкнём качели со своей стороны.

– Вот! – просиял Пол. – Только, наверное, придется в полную силу толкать. Голова снова болеть будет.

– Ну и ладно. И потом, она уже меньше болит, – отмахнулся Ян. – Ты не заметил?

Действительно, чем больше они работали с Системой, тем меньше были последствия – видимо, они как-то адаптировались и привыкали. Да, после того, что