Меня захлестнула круговерть драки. Орки воняли лошадиным потом, дымом и застарелым салом. Варвары Джарси умело дерутся врукопашную, а орки больше полагаются на слепую ярость и силу, так что какое-то время вокруг слышались только сочные «хряп-хряп-хряп!» моих кулаков. Я выбил из хлебальника орка недожеваный кусок сухаря вместе с клыком, другому своротил на бок нос. Тут к нам присоединился орк-купальщик, и мне стало не до шуток. Он облапил меня за талию, экий бесстыдник, а я зажал его шершавую выю локтем. Орк выпучил черные, как угли, глаза, и захрипел, а я начал крутиться, избегая кулаков его собратьев. Они хрюкали, пыхтели, топтались, воняли, звенели бляхами на кафтанах, задевали друг друга. В целом я, конечно, мог избить всех троих в честной драке, но лучше бы мне помогли Скареди и Олник.

Тут под моим локтем хрустнуло… и тело орка, отяжелев, упало на истоптанный песок.

Яханный фонарь!

Орки ошалело уставились на мертвеца. А я мгновенно огляделся. Тот берег зарос деревьями, поселков, дороги там нет, а наш пятачок не виден с дороги, закрыт скосом берега и буйно растущими кустами. Гритт… хоть в чем-то удача.

Выхватив клинки Гхашш, я убил ближайшего орка ударом в сердце. Второй кинулся в бегство, к лошадям, но я настиг его прыжком и рубанул поперек спины.

Замечательное приключение, будет что рассказать внучкам в старости!

— Фатик!

Она стояла наверху, у начала спуска, меч в руке казался сверкающей лентой. Ее лицо выражало смесь гнева, отвращения и ярости. За доброй феей (я настаиваю на таком определении!) маячили Олник, Крессинда и Скареди.

Я тяжко вздохнул и присел над Монго. Наследник империи и будущий объединитель сил Альянса что-то мямлил, не открывая глаз. Лицо его отекло, из носа продолжала сочиться кровь.

Я просидел так, слушая ржание лошадей и удары собственного сердца. Затем рядом проскрипели шаги по песку, и надо мной вновь прозвучало мое же имя. Тогда я поднял голову, сфокусировал взгляд на милом утином носе и сказал, как мог проникновенно:

— Я не чудовище, Виджи, я просто делаю свою работу.

— Убили… в спину!

И снова она называет меня на «вы». Акции, Фатик, акции!

— Да, я убил его в спину. Так было надо.

Ее губы сжались в тонкую упрямую линию, тонкие крылья носа трепетали, глаза… Пожалуй, я больше не стану упоминать про грозовые тучи.

Я встал, отыскал и поднял орочью шапку с меховой оторочкой.

— Взгляни сюда. Посмотри, Виджи!

Она гневно отвернулась.

Ах ты, маленькая за… Чтобы я еще когда-нибудь связался с эльфами! Чтобы я еще раз когда-нибудь взял в жены эльфийку!!!

Впрочем, я не прав: когда женщину — любой расы — переполняют эмоции, она становится глуха к словам объяснений. А потом они удивляются — искренне удивляются! — откуда у их мужчин ранняя седина, нервный тик в углу рта и воспаленные от ярости глаза!

Я встал так, чтобы маячить перед лицом доброй феи. Она вновь отвернулась. Я перевернул орочью шапку тульей вниз, словно просил подаяния, и снова предстал перед Виджи — носом к носу.

— Да посмотри ты!

Имоен сбежала с обрыва, метнулась к Монго, задев меня плечом. За ней, придерживая молот на боку, спустилась Крессинда. Олник что-то важно объяснял Скареди. Я услыхал:

— …цветочки… еще пьяным не видали!..

Взгляд Виджи был исполнен презрения.

— Убили в спину!

Перешла на «вы», ну-ну.

— Некоторые любят погорячее… А теперь — посмотри сюда! — Я поднес к ее лицу шапку, оттопырив пальцем плетенный из конского волоса шнурок, на котором висела бронзовая овальная бляха, покрытая затейливым ажурным узором. — Это знак клана, добрая фея. Кажется, Боргез-арн… Не важно. Кулачный бой орки ценят и грубую силу уважают, и если бы я избил всех троих — все было бы отлично. Но я случайно убил одного — и стал кровным врагом всего клана. Я иностранец, местные законы не защитят меня от кровной мести орков. А поскольку я путешествую не один, а в компании, то Боргез-арн имеет право вырезать всех нас подчистую. Такие тут расклады.

— Но в спину…

— Орк драпал к лошадям. Мне что, нужно было окликнуть его и попросить задержаться для честного поединка? Кланы обретаются рядом, вокруг Семеринды. Мы бы просто не успели добраться до города…

Она смотрела на меня, и огонек понимания разгорался в ее глазах.

— Фатик…

— Это чужая земля, Виджи. Чужие обычаи.

Олник поднял с песка орочью шапку, с интересом ощупал, напялил на голову и стал похож на бородатый гриб-переросток.

Виджи встрепенулась:

— Рабы, Фатик! Мы освободим их!

Я покачал головой:

— Нет. Нет, добрая фея, рабы останутся при своих владельцах.

В ее глазах была бездна непонимания и — испуга. Фатик М. Джарси снова превратился в чудовище.

Наверху раздались голоса — громкие, возмущенные. Я поднял взгляд: к нам спешили оба работорговца — не в меру краснощекие, не в меру крикливые. Шли они не по своей воле: позади бледной тенью топал Квакни-как-там-его; полуопущенный меч красноречиво покачивался в руке.

— Грабите мирных коммерсантов! — крикнул правый работорговец, когда компания приблизилась.

Квинтариминиэль, оглядев побоище, ужалил меня откровением:

— Полная, большая и глубокая.

Он был прав — отчасти.

Я бросил шапку и поманил мирных коммерсантов.

— Сколько за троих?

— Ужасное разорение, подлое смертоубийство! — крикнул торговец слева. Но уже тише: — Нет и не может быть прощения! Нет ничего ценнее человеческой… орочьей жизни!

— Угу, — сказал я.

Мы забрались в шарабан и столковались об оплате. Три мертвых орка влетели мне в стоимость пяти взрослых рабов-людей. Золото Фаерано таяло на глазах.

Затем мы вернулись к реке, все трое, набили одежды орков камнями и зашвырнули тела в реку. Так у меня была гарантия, что купцы никому ничего не расскажут.

После этого я загрузил свой отряд и гарем в фургоны и мы укатили.

Виджи сидела рядом со мной, и я порадовался этому прогрессу. Она казалась такой же отстраненной, но спустя полчаса, когда мы уже двигались в диком столпотворении, внезапно повернула ко мне голову и, закрыв лицо платком (пыль стояла — не продохнешь), спросила:

— Почему ты не освободил их?

— На то есть три причины, — отозвался я. — Первая. Насильственное освобождение раба в Дольмире — государственное преступление. Это расценивается как посягательство на устои государства и карается исключительно казнью. Смерть орков — это мелочь, торговцы будут молчать, а Боргез-арн даже не почешется — орки фаталисты по природе. Ну и потом, куда рабам возвращаться, скажи? Положим, я мог бы их выкупить на деньги Фаерано. Но. Их продали их же соплеменники, чтобы покрыть долги деревни. В Дольмире так всегда и бывает. Вот ты бы смогла смотреть в глаза тем, кто тебя продал? Я мог бы дать им и денег — но куда они пойдут? Они неграмотные крестьяне, они промотают деньги и сами продадут себя в рабство, чтобы выжить.