В силу возраста Поль не нашелся, чем возразить, а при упоминании отца и вовсе насупился и поник головой.

Кэтрин осуждающе посмотрела на брата, но тот и сам понял, что затронул больную для паренька тему, а потому замолчал и отошел от костра.

Я не хотел заканчивать вечер на такой минорной ноте и, стараясь утешить потупившегося Поля, произнес:

– Возможно, парень, твой отец во многом и ошибался, но кем-кем, а трусом он никогда не был. Даже я, хоть и знал его всего несколько дней, и то убедился в этом. И хочешь верь, а хочешь нет: лично я считаю за честь помочь сыновьям и дочери этого по-своему великого человека. Так что помощь моя в какой-то мере и является знаком уважения к твоему отцу.

Поль поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза. На этот раз я не отвел их в сторону, а спокойно выдержал его испытывающий взгляд.

– Дядя Эрик, – наконец заговорил он, – папа учил нас никогда не доверять инквизиторам и Охотникам, но вы не похожи на тех, про кого он рассказывал. Я уже взрослый и сам способен решать, кому верить, а кому нет. Так вот: думаю, что вам доверять я могу!

– Спасибо, Поль, – оценив искренность паренька, благодарно кивнул я, после чего протянул ему руку, которую он аккуратно, но достаточно уверенно пожал. – Ты абсолютно прав. Надеюсь, я и мои друзья тебя не подведем...

– ...Я, конечно, понимаю, что сейчас не время и не место для таких разговоров, но я хочу знать, на что ты надеешься? Я имею в виду будущее. Ну, если оно у всех нас будет... – будто читая мысли, спросила Кэтрин, когда уложила детей спать. Она подсела ко мне, оставшемуся у огня в одиночестве, несколько ближе, чем обычно, и я почувствовал себя слегка неуверенно. – Чем ваша банда еще умеет зарабатывать на жизнь, кроме как нарушением заповедей?

– Ну... – я сделал вид, что глубоко задумался, – ...учитывая нашу узколобость ума, но амбальность прочих частей организма, пожалуй, только копать землю да грузить-разгружать что-нибудь не особенно хрупкое...

– Я серьезно, Эрик, – обиженным тоном проговорила Кэтрин. – Мне ведь ваша судьба все-таки не безразлична. И уж коли суждено нам будет добраться до князя Сергея, то не мешало бы и вам поискать у него покровительства.

– Да думаю я, думаю... – вздохнул я. – А куда нам еще приткнуться-то в этом мире? Вот только для него самого подобная доброта может оказаться чреватой в политическом плане...

– Приюти они Жан-Пьера, последствия могли быть и вовсе катастрофическими. Князь Сергей не дурак и прекрасно это осознавал. Но если верить тем, кто его знает, то широта души этого человека не знает предела, и он еще никогда не отказывал просящим.

– Да, у русских есть такая черта характера, – подтвердил я. – Возьми хотя бы нашего Михаила...

Кэтрин кивнула, соглашаясь – не далее, как позавчера, я красочно описал ей его героическое поведение при спасении моей дражайшей особы в Новой Праге.

– А ты? – Она повернулась ко мне лицом и, уподобившись Полю, тоже пристально поглядела мне в глаза.

Но на этот раз я почему-то дрогнул и увел взгляд в сторону, лишь переспросив:

– Что «я»?

– Думаю, ты отлично меня понимаешь! Сам-то ты задумываешься о себе или нет? Какие у тебя планы в отношении себя самого? – В голосе Кэтрин появилась некая укоризненная интонация. – Я-то, как видишь, от ребят никуда, да и к тому же такова была последняя воля Жан-Пьера. Пропасть мы не пропадем – специальность у меня востребованная. Медик – он и в России медик... А как планируешь устраивать свою жизнь конкретно ты?

– Ты хочешь сказать, собираюсь ли я заводить семью и все в таком духе? – усмехнулся я, все еще глядя в сторону, будто бы разговаривал не с Кэтрин, а с кем-то другим. – Видишь ли, «дядя Эрик» в связи со спецификой своей прошлой профессии с трудом представляет себя в роли образцового мужа и отца. Так стоит ли тогда создавать то, к чему абсолютно не готов психологически?

– А ты думаешь, я была готова? – нервно бросила она и тут же осеклась, после чего вновь вернула тон нашего разговора в спокойное русло. – В моей голове еще месяц назад, кроме романтики и ветра странствий, ничего не было. А видишь, как все повернулось? Как там Кеннет сказал: теперь у меня «на шее беспокойное семейство»...

– Все-таки, видимо, готова, – возразил я, – раз нашла в себе силы принять на себя эту ответственность.

Кэтрин тяжко вздохнула и отвернулась от меня, будто бы давая понять, что я – тупица – так и не догадался, что она имеет в виду. И вдруг, словно бы собравшись с силами, не меняя позы и глядя куда-то сквозь пляшущие языки пламени, спросила:

– Эрик, я тебе нравлюсь?

– Да, Кэтрин, ты мне нравишься. Нравишься, пожалуй, даже больше, чем какая-либо женщина до этого, – ответил я и испугался того, что на этот раз мои слова вылетели как-то независимо от моего желания. – Но... Но как ты пять минут назад заметила – сейчас не то время и не то место. Давай отложим этот разговор до более спокойных времен, если, конечно... Если, конечно, они настанут для нас с тобой...

– А если нет? – еле слышно спросила она.

– Ну, а если нет, – я задумался над тем, как бы не обидеть ее какой-нибудь циничной грубостью. – Тогда... Тогда и мне, и тебе тем более будет не до этого.

– Наверное, ты прав, – голос Кэтрин теперь едва-едва доносился до моих ушей. – Извини, что поставила тебя в неловкое положение. Спокойной ночи...

И, зябко обхватив себя за плечи, она удалилась к «хантеру», в котором сладко посапывали ребятишки и видели, как я надеялся, только спокойные мирные сны...

Этот неожиданный с ее стороны разговор выбил меня из колеи, и я долго в ту ночь не мог уснуть, лишь лежал да пялился на яркие, мерцающие холодным, но одновременно притягательным светом, осенние звезды.

Одно я понимал четко: я чувствовал к Кэтрин сильнейшее влечение, причем было оно не только заурядным влечением мужчины к привлекательной женщине, а включало в себя что-то необъяснимое, заставляющее стремиться к ней и телом, и душой.

«Втюрился по самые уши! – коротко и емко охарактеризовал бы мое недомогание Михаил. – Размяк! Расклеился! Спекся!..» Эпитетов для подобного у него имелось предостаточно.

Происходи со мной такое не здесь, а где-нибудь в Ватикане, послал бы я тогда русского со всей его велеречивостью куда подальше, да и последовал бы зову собственного сердца. Однако ситуация и для меня, и для Кэтрин, и для всех нас сложилась настолько нестандартная, что все мои сегодняшние чувства и помышления приходилось рассматривать исключительно через ее призму. И та часть моего разума, что отвечала за трезвое осмысление действительности, на данный момент рекомендовала воздержаться от эмоциональной семантики, не дать ей возобладать надо мной ради собственной жизни и жизней тех, кого я вызвался защищать.

Хоть и с большим трудом, но пока мне это удавалось...

Кэтрин тоже не спалось. Я слышал, как несколько раз хлопала дверца джипа, и видел в отблесках затухающего костра силуэт ее точеной фигурки, когда девушка не торопясь прохаживалась взад-вперед возле автомобиля.