Советские войска изматывали силы противника, но и сами несли огромные потери. На каждую атаку противник немедленно отвечал контратакой. Однако после упорного боя противника оттеснили от противотанкового рва. Враг оказался перед угрозой прорыва его обороны и всячески стремился восстановить положение. Ожесточенный бой длился несколько часов. Противник был отброшен на исходные позиции. Ломая сопротивления врага, войска уверенно продвигались вглубь линии обороны.

22.

Только через год после обнародования приказа № 227, была издана директива начальника Управления военных трибуналов, в которой содержалось прямое указание не направлять женщин в штрафные части. А, весь этот год с небольшим, трибуналы действовали по общим установленным правилам. Эта директива была издана 5 октября 1943 года.

Одумавшись, командование прекратило такую позорную практику, назвав ее «ошибочной», но тысячам и тысячам Тасям, Люсям, Аням, Соням и Адам пришлось пройти через особые формирования и понести незаслуженное чрезмерно жестокое наказание, заплатив жизнями за оплошность военачальников. Совсем еще молодые девчонки оказались пушечным мясом в людоедской тактике заваливания противника трупами.

Костя со всем уважением относился к военачальникам любого ранга, понимая какие трудные задачи им приходится решать. Война является самой суровой и правильной оценкой умения управлять войсками. Он был свидетелем того, что не каждый, назначенный командующим фронтом или армией, да и рангом ниже, справляется с возложенными на него обязанностями, не в состоянии с честью выдержать такое испытание и снискать себе уважение и признание. Некоторые из них, чтобы спасти свои шкуры подставляли под пули солдат, жертвовали их жизнями во свое спасение и спасение должности, звания, наград. Он не мог не видеть, что взаимоотношения в командной системе складывались таким образом, что не каждый талантливый командир мог проявить свой талант и реализовать его, не пролив потоки солдатской крови. В результате этого беззаветный героизм солдат очень часто пропадал впустую, так как они гибли, не успев нанести врагу, сколько-нибудь ощутимый урон.

Особенно здесь, у оборонительной позиции «Вотан», вновь прибывшее пополнение, сразу же отправляли в атаку. Это были призывники с оккупированных территорий. И видно было невооруженным глазом, что командиры совсем не заботились о сохранении их жизни. Они считались неблагонадежными только потому, что проживали на территории, занятой немцами. Немец «поливал» их цепи таким плотным огнем, что, пробежав пару шагов, парни падали, как подкошенные. Их бросали на разведку боем, а это значит, на верную смерть. Участники этих бессмысленных атак не могли противиться приказам своих командиров. А их командиры не могли не выполнить приказ своих командиров, и так далее – по восходящей иерархической лестнице. И очень часто из уст, стоящих на ступеньках этой лестницы, при постановке задачи, звучало: «любой ценой!» Этих слов не было в боевых и оперативных документах, но они были в крови и плоти. Каждый знал, что любой ценой надо освободить Родину. Только цену за ту или другую военную операцию, при умной организации, помня, что складывается она из человеческих жизней, можно было платить меньшую. Конечно, он понимал, что идет война, что востребованы самые жестокие меры, сопоставимые с той опасностью, которой солдат подвергается на поле боя, но то, что происходит здесь, перехлестывает через все меры. Как определить ту меру жестокости, которая была необходима для того, чтобы победить?

Направление в штрафное формирование подразумевало условный смертельный приговор, но его не приводили в исполнение, потому что осужденный или искупал вину, или погибал. Штрафбат им даровали, как милостыню, вместо расстрела. Но, чтобы вот так, хладнокровно посылать людей на верную смерть, наверное, надо потерять все человеческое. Хотя бы план траншей дали, чтобы он мог ориентироваться в пространстве. А так, не знает, что ждет его, когда он сделает следующий шаг. Из-за темноты и тумана окрестности не просматривались. Костя не помнил в своей жизни такую туманную и изобилующую дождями осень, с распутицей и сыростью. Скорбными грязно-серыми фалдами нависали тяжелые облака над линией фронта. Где тот дзот, в который они должны были ворваться? Подошли к развилке. Куда дальше? Он решает послать разведку.

– Кирилюк и Бальзамову – ко мне, – передал по цепи.

Девушки поспешили к командиру.

– Соня, пойдешь по юго-западному направлению, Ада – прямо. Идете десять минут, если не встретите часовых. Потом поворачиваете назад. Запоминайте расположение траншей, чтобы нанести их на карту. По рассказу командира и той карты, которую мне показывали, дзот должен быть на юго-западе от нас. Нам туда и надо.

– А надо ли? – спросила Ада, но старшина ей не ответил, потому что и сам теперь не знал, надо ли им туда или в какое другое место.

Девушки ушли, а остальные сели на холодную и влажную землю. Холодно, конечно, было сидеть, но надо было дать ногам отдых, потому что неизвестно, сколько им придется еще идти. Они считались штурмовой группой и были вооружены автоматами и гранатами. Последние оттягивали карманы, но вытащить их из карманов и положить рядом, хотя бы во время отдыха они не имели права – устав не позволял. Вдруг враг! А он может появиться в любую минуту. И что? Будешь шарить по дну окопа, собирая гранаты?

Аня вспомнила Матвея. Где он теперь? Воюет или уже нет? Она не могла произнести слово «погиб», оно застряло где-то глубоко-глубоко в горле, и она расценила это, как хорошую примету: значит, еще живой. Вспоминает ли он о ней? Видит ли он войну такими же глазами, как и она? Стоит ли в его горле горький запах гари, смешанный с противно приторным смрадом трупов? Видит ли он воронки от бомб и снарядов, исковерканную обожженную землю, побитую зазубренным холодным металлом осколков, изрезанную шрамами окопов и траншей, сплющенные и сгоревшие танки, изрешеченные пулями остовы машин, черные, покрытые слоем сажи и копоти стены домов? Так же ли он изнывает от жары под палящими лучами солнца и мерзнет… И, тут она вспомнила вьюгу, свирепое завывание ветра и их горячие тела… их первая и единственная ночь. Она представила, как он будет убиваться, узнав о ее гибели, и ей так не захотелось умирать. Раньше она совсем не думала о своей смерти, сталкиваясь на каждом шагу со смертью других. Она думала, что привыкла к смерти, но только сейчас поняла, что к ней нельзя привыкнуть. Сколько бы ты не видел смертей, как бы не притупилась острота восприятия, это всегда больно и горько.

Немцы непрерывно освещали передний край ракетами, но он уже был у них за спиной. Низко, почти над самыми головами разворачивался разноцветный веер трассирующих пуль. Время от времени гулко ухали мины. Ничего не изменилось в этом мире. Шла война. Только Костя знал, что все это, что он сейчас видит и слышит, последнее в его жизни. Кому было дано решать, что именно они должны погибнуть сегодня? Кто же взял на себя такую ответственность? Вышестоящие штабы и раньше вмешивались в действия нижестоящих по любому поводу и без всякого повода, якобы корректируя боевую обстановку. Такое вмешательство, предпринимавшееся без должного знания обстановки, нередко лишь усугубляло положение. Но главным было подтвердить свою власть, будь-то в масштабах батальонов или всей армии. Любой начальник свято верил в свою непогрешимость, в необыкновенный свой талант руководить людьми, что далеко не всегда соответствовало действительности.