Не его и Лютвиан. Деймона.

С губ Сэйтана сорвался тяжелый вздох.

– Люцивар, несмотря на все это, я никогда не жалел о вашем существовании. Мне больно, что вам обоим пришлось перенести столько страданий, но я никогда не жалел о вашем существовании. И я очень рад, что ты выжил.

Не в силах ничего сказать на это, Люцивар только кивнул.

Сэйтан помолчал, а затем нерешительно произнес:

– Ты не мог бы тоже рассказать мне кое-что?..

Люцивар знал, о чем хотел спросить его отец. Он еще не понял, к какому мнению пришел касательно мужчины, зачавшего его когда-то, но, по крайней мере, сейчас он мог отмести в сторону титулы и силу и увидеть человека, отчаянно желающего услышать правду об одном из своих детей.

Люцивар закрыл глаза и с трудом выдавил:

– Он в Искаженном Королевстве.

Сэйтан лежал на диване в своем кабинете, радуясь одиночеству.

За все нужно платить.

Только он никогда не думал, что цена окажется такой высокой.

Сожаления теперь бесполезны. Как и чувство вины. Главный долг Верховного Князя – благополучие его Королевы. Но Деймон…

Осколки воспоминаний больно вспарывали его разум, вонзаясь прямо в сердце.

Беременная Терса, прижимающая его руку к своему круглому животику.

Постоянные вспышки гнева или сексуального голода Лютвиан.

Деймон, сидящий у него на коленях и завороженно слушающий сказку на ночь.

Люцивар, со счастливым смехом кружащий по комнате на еще не окрепших толком крылышках, не давая себя поймать и наслаждаясь игрой.

Джанелль, перевернувшая все в его кабинете в тот первый день, когда он пытался показать ей, как с помощью Ремесла можно призвать туфельки.

Безумие Терсы. Ярость Лютвиан.

Люцивар, лежащий на постели в хижине, разбитый, изрезанный, едва живой.

Деймон, лежащий на Алтаре Кассандры. Его хрупкое, уязвимое сознание.

Джанелль, поднявшаяся из бездны после двух ужасающе тяжелых лет.

Это лишь фрагменты. Осколки. Как разум Деймона.

Это объясняло, почему, несмотря на осторожные поиски, которые регулярно предпринимал Сэйтан за прошедшие два года, ему так и не удалось отыскать своего сына, бывшего его отражением. Он просто не туда обращал свой взор.

И все равно в душу просочилось сожаление, такое же бесполезное, как и все остальные чувства.

Возможно, он и сумел бы отыскать Деймона, однако единственный человек, способный вывести его из Искаженного Королевства, – это Джанелль. И она же оставалась единственным человеком, который не должен знать, что Сэйтан был намерен сделать.

Ожидая ужина, Сэйтан чувствовал себя так, словно в желудке завязался узел.

Джанелль пробыла дома уже неделю, помогая Люцивару привыкнуть к своей новой семье – и помогая семье привыкнуть к Люцивару, когда пришло письмо от Темного Совета, напоминавшего, что она не провела положенных семи дней в Малом Террилле, вернувшись домой раньше срока.

Повелитель так и не понял смысла загадочного замечания своего сына, сказавшего: «Колено или кости, Кошка», но Джанелль с яростью выбежала из Зала, разразившись потоком отборных эйрианских ругательств, а Люцивар, судя по его лицу, ощутил мрачное удовлетворение.

Это произошло три дня назад.

Она вернулась сегодня днем, бросила, обращаясь к Беале: «Передай Люцивару, что я выбрала колено!» – а затем скрылась в комнате и заперлась на ключ.

Немало обеспокоенный этим, Беале сразу же сообщил Сэйтану о ее возвращении и сказанном для Люцивара, а затем прибавил, что Леди выглядит не слишком здоровой.

Джанелль всегда казалась больной после визита в Малый Террилль. Сэйтану ни разу не удалось разговорить ее и заставить признаться, что происходило там. Ее рассказы о тех вечерах, которые она посещала, не объясняли ее болезненного вида и затравленного выражения, появлявшегося в глубоких глазах, потерю веса, бессонные ночи и неспособность хоть немного поесть.

Единственным человеком, кроме Беале, с которым Джанелль встретилась после возвращения, была Карла. И именно Карла, заплаканная и обеспокоенная чем-то, развязала спор с единственным человеком, который не стал бы уклоняться от схватки, – Люциваром.

Выслушав жаркую и страстную речь о том, какие все мужчины жестокие и похотливые твари, Люцивар вытащил ее на лужайку, вручил один из эйрианских посохов и разрешил попытаться ударить себя. Он гонял девушку до тех пор, пока ее физические и эмоциональные силы наконец не истощились окончательно. Люцивар ничего никому не стал объяснять, и ярость, полыхавшая в его глазах, предупредила всех остальных, что от него следует держаться на расстоянии.

Открылась дверь столовой. Андульвар, Протвар и Мефис присоединились к Сэйтану. В их глазах плескалось такое беспокойство, что не было нужды облекать его в слова.

Карла подошла через минуту, двигаясь очень осторожно и скованно. За ней следовал Люцивар, обнимавший девушку за плечи – что, как ни странно, не вызвало у юной Королевы никакого протеста или очередного взрыва. Он усадил ее в кресло.

Появился Беале, выглядевший ничуть не менее напряженным и обеспокоенным, чем все остальные, и чопорно произнес:

– Леди просила передать, что не сможет присоединиться к вам за ужином.

Люцивар выдвинул кресло по правую руку от Сэйтана:

– Передайте Леди, что она сможет присоединиться к нам за ужином. Она может спуститься на своих ногах или на моем плече. На ее выбор.

Глаза Беале удивленно расширились.

Раздался низкий сердитый рык, как ни странно вырвавшийся из горла Мефиса.

В комнате запахло надвигающейся опасностью.

Не желая провоцировать стычку между сводными братьями, Сэйтан кивнул Беале, поддержав таким образом Люцивара.

Дворецкий поспешно ретировался.

Люцивар откинулся на спинку стула, спокойно ожидая продолжения.

Через несколько минут в столовой появилась Джанелль. В ее лице не было ни кровинки, она побелела как полотно, если не считать темных кругов под глазами.

Одарив ее своей ленивой, надменной улыбкой, Люцивар указал ей на кресло, молча ожидая ответа.

Джанелль с трудом сглотнула.

– Мне… мне очень жаль. Я не могу…

Она двигалась очень быстро. Но все же эйрианец был еще быстрее.

Потрясенные до глубины души, остальные молча и неподвижно наблюдали, как он тащит Джанелль к ее месту за столом и кулем опускает в кресло. Она немедленно взвилась вверх и врезалась головой в кулак, который Люцивар небрежно, но очень своевременно подставил. Слегка оглушенная, девушка не сопротивлялась, когда он решительно пододвинул кресло к столу.