передачи от поколения к поколению. Любые проявления неравенства или дискриминации по половому, социальному, этническому и иным признакам приводят к обесцениванию и разрушению этого капитала, который является главным ресурсом устойчивого развития и фактором социальной стабильности[1088].

Конечно, сложно отрицать, что поведение, идущее наперекор привычным стереотипам, возрастающие трудности в совмещении нескольких социальных ролей приводят к повышению напряжённости в женском социуме, а это чревато социальными конфликтами и в обществе в целом. Это подтверждают исследования российских социологов [1089]. Китайские материалы, в том числе и литературные источники, не опровергают такие утверждения; так было и раньше, в первой половине прошлого века, и ныне прослеживается аналогичная ситуация.

Влияние проблем феминизации общественной и деловой жизни на жизнеспособность и жизнеобеспечение общества не могут не волновать государство. А посему именно в целях этой самой социальной стабильности и необходима разработка гендерной политики на государственном и международном уровне[1090].

Однако высказывание некоторых сторонников идеи мир-системы о том, что глобализация экономическая, технологическая, коммуникационная отменяет границы и, подавляя традиционные системы, предлагает виртуальное пространство существования без границ, своего рода иное культурное измерение[1091], представляется некоторым забеганием вперед, и весьма поспешным. Ибо каждое отдельно взятое «культурное измерение» бывает настолько жёстким, вплоть до агрессивности, что переход в иное, общее для всего человечества «культурное измерение» вряд ли «грозит» миру в ближайшее время. Однако есть отдельные симптомы, и в Китае тоже, которые обнадеживают.

Концепция нынешнего информационного общества, полагающая главным фактором общественного развития, прежде всего, использование научно-технической и другой информации, является разновидностью теории постиндустриального общества, основу которого положили З. Бжезинский, Д. Белл, О. Тоффлер. Согласно этой теории, капитал и труд как основа индустриального общества уступают место информации и знанию в информационном обществе. Развитие информационных и коммуникационных технологий в результате научно-технического прогресса приобретают сегодня характер беспрецедентной по своим масштабам информационной революции, которая оказывает возрастающее влияние на политику, экономику, науку и другие сферы жизнедеятельности общества как в рамках национальных границ, так и в мире в целом[1092].

Этот исторический процесс изменения образа европейского человека и его восприятия самого себя, создавшийся в результате глобальной социокультурной трансформации (одной из составляющих которой и является появление идеологии феминизма, ныне чаще называемой гендером), можно квалифицировать, что обычно и делается, как выражение новой политической и экономической ситуации, сложившейся в Западной Европе после Великой французской революции, как утверждение буржуазных отношений[1093]. В таком ракурсе, представляется, акцент делается преимущественно на материальном аспекте. Но ведь главный смысл того, что мы называем прогрессом, не в удобствах и даже не в безопасности. Развитие цивилизации даёт человеку возможность сконцентрировать духовную энергию не на унизительных тяготах бытия, а на его глубинной сути, утверждают некоторые[1094].

В рамках исследуемого вопроса рассуждения экономистов и политиков в Китае на темы глобализации не представляют интереса. Среди тех, кто занимается женскими (гендерными) исследованиями, в глобализации находят и отрицательные стороны, и положительные. (Аналогичные рассуждения можно услышать и в других регионах мира.) В том числе и профессор Ли Сяоцзян (и не она одна) даже характеризует глобализацию как «агрессивную интервенцию», сравнимую в некотором смысле с процессом колонизации, теоретической колонизации (лилунь чжиминьхуа 理论殖民化)[1095]. Но она же одновременно признаёт, однако, что этот процесс оказывает серьёзное влияние на людей различных обществ, создавая условия, предоставляющие некий выбор отдельным людям, личностям[1096].

В книге, уже неоднократно цитируемой в этой работе, есть рассуждения специалиста по феминизму в Китае Н. Шпаковски, с которыми я никак согласиться не могу. «Должно ли, – спрашивает Н. Шпаковски, – в развитии национальной женской теории непременно заниматься переносом образцов, возникших в контексте западных индустриальных стран, или можно получить значительные импульсы от обмена опытом со странами, которые по своим социально-экономическим и культурным особенностям стоят ближе?»[1097]. Во-первых, такое, думается, вряд ли возможно. Хотелось бы знать, как направить общественную мысль любой страны без насильственных мер в какое-то кому-то кажущееся правильным русло. Во-вторых, надо ли это? Могу только сказать, что резервации никого никогда не украшали: ни тех, кто там живёт, ни тех, кто в одночасье стал поборником такого раздельного и изолированного существования людей. Учиться, брать пример можно, мне думается, только с лучших образцов. (И именно здесь можно найти уже наработанные и проверенные временем методики, необходимые для реализации идей феминизма на практике. Примерами такого заимствования являются, в том числе, и издающиеся в разные периоды в Китае законы, гарантирующие равенство женщин, и нынешние подвижки в этой области.) Но с точки зрения «учёбы на чужих ошибках» обращение к опыту стран, которые «по своим социально-экономическим и культурным особенностям стоят ближе», естественно, тоже продуктивно.

Этносы нельзя признать внутри себя однородными – они состоят из разных субэтнических групп. Конечно, так же, как и в любой другой стране, в любой культуре, в Китае особенности гендерного идеала в значительной степени определяются материальными (кто-то будет настаивать – экономическими) факторами: женский образ различен у зажиточных слоёв населения и в более бедной среде, среди лиц с высоким образованием и менее образованных, живущих в городской или сельской местности[1098]. Но не менее важно, что люди обладают различным образованием, социальным статусом, и, кроме того, они ещё различаются вкусами, политическими ориентациями, темпераментом и тому подобное, прочими индивидуально-психологическими качествами. Конечно, феминизм как на Тайване, так и в КНР пока проникает преимущественно в университетскую среду и в какую-то часть среднего класса (подобное, впрочем, происходит не только в Китае, но и в Латинской Америке, не говоря про Африку, да и в определённых стратах и в самой Северной Америке). Ибо, повторим приведённое ранее высказывание, в «народе» «специфическая составляющая – пол вторичен», ибо в бедности своей и безграмотности люди преодолевают материальную и, практически, только материальную нужду[1099].

Отрицать глобализацию можно, но эффективно противостоять объединительным тенденциям в мире – вряд ли возможно. И как одно из очень существенных следствий глобализации следует отметить внутреннюю мультикультурность сообществ, часть из которых уже превратились практически в иммигрантские[1100]. Эту же мысль высказывает китайский историк, солидаризируясь с одной из авторитетнейших исследовательниц «женского вопроса» в КНР: «легко стать “извне” на собственной земле»[1101]. Эти слова концентрируют (или отражают?) опасения от естественного использования в женских исследованиях западных терминов, а стало быть, и западных точек зрения в качестве стандартов при изучении «женского вопроса» и других аспектов китайской истории. Мнения об этой «внутренней эмиграции» высказывают и на Тайване. Так, характеризуя влияние компьютеризации и телевидения в жизни страны, депутат Законодательного юаня КР считает, что «в