– А вы уверены, что не занимаетесь самоуговорами? – осторожно спрашивает ее Рут.

– Нет! На этот раз я уверена, – твердо отвечает Орна, – на каком-то этапе я задала себе вопрос, а почему, собственно, мне так важно руководить библиотекой. И вдруг мне стало ясно, что сам процесс руководства меня уже больше не интересует. Да, я к этому очень стремилась, но это была раньше, несколько лет тому назад. Тогда это было бы для меня огромным достижением! Но это уже в прошлом: на сегодняшний день я пользуюсь авторитетом среди коллег, на работе меня уважают, а, с другой стороны, я отвечаю только за себя и у меня нормальный рабочий день. Так к чему мне быть директором?! Я от этого ничего не выигрываю! Поймите, я не жертвую карьерой ради семьи, у меня просто… и овцы целы и волки сыты!.. Я договорилась с начальницей о том, что уменьшу ставку до восьмидесяти процентов, и у меня будет дополнительный выходной, чего не было еще никогда. Этот день будет моим и только моим; а в остальные дни, вернувшись с работы, я буду помогать Яэль. Она продолжит учебу, но будет учиться только в первой половине дня, а у малышки будет няня. Мы поможем им материально, найдем хорошую няню, на которую можно положиться, и Яэль будет возвращаться домой к обеду. В сессию, естественно, потребуется больше помощи. Вторая бабушка тоже предложила помощь: она будет приходить раз в неделю, для нее это также очень важно. Так что все устроилось, и я страшно довольна, – улыбается Орна.

Элла смотрит на нее и думает, что она действительно прекрасно выглядит; что за эти недели, что Элла не приходила на занятия, Орна похудела и сменила очки. В ней появилась какая-то легкость. Орна, глядя на Эллу и как будто читая ее мысли, добавляет:

– Мне стало намного легче. Мне кажется, что наступающий новый год будет полноценным, интересным и радостным. Я хочу поблагодарить всех вас за помощь! Я долго зрела, но есть результат! Благодаря вам я была готова к разговору с Яэль, я разобралась в своих чувствах и точно знала, что я хочу ей сказать. Эта беседа сильно отличалась от всех наших предыдущих бесед. В этот раз я не обрушилась на нее с претензиями и обидами, хотя разговор был нелегким… Ой, я и не заметила, как стала подводить итоги наших встреч!

Орна смущенно смотрит на Нири.

Нири ободряюще кивает:

– Продолжайте. Пришло время подводить итоги.

Орна отводит взгляд и продолжает:

– Я думаю, что эта группа была спасением для меня: тут я могла поделиться своими переживаниями, успокоиться и вместе с вами разобраться в моих мыслях. Все это послужило мне хорошим уроком. Я поняла, что нельзя себя так запускать. Я дала себе слово: я не ограничусь случайными встречами с подругами два раза в год! И не доведу себя до обморока прежде, чем попрошу о помощи у моих домашних! И не собираюсь быть мусорной корзиной, куда вся моя семья отправляет отбросы! Возможно, это звучит слишком серьезно, но я больше не собираюсь взваливать на себя ответственность за всех. Мои дети выросли и в состоянии отвечать за себя. Моя роль быть рядом, но не вместо… И последнее: я не стану выжидать, пока на меня, наконец-то, обратят внимание, я заставлю их понять, что я не менее важна, чем они! – заключает Орна, и ее лицо вновь озаряется улыбкой.

Нири смотрит на нее с нескрываем одобрением:

– Я слушаю вас с огромным удовольствием. Несомненно, вы нашли решение, которое удовлетворит всех. Я вижу, вы прислушались к совету Клодин, которая охарактеризовала ваш подход к жизни как «все или ничего». Что же касается ваших отношений с Яэль и Широй, вы поняли свои ошибки и решились их исправить, воспользовавшись переменами, которые произошли у вас в семье. Теперь вы будете действовать иначе.

«Какое счастье, что все еще можно исправить, – думает про себя Элла. – Даже когда кажется, что все погрузилось в полную темноту, и не осталось ни одного мало-мальски осве щенного уголка, надо попытаться уловить тот тоненький лучик, который своим желтоватым светом высветлит сохранившиеся крупинки хорошего, и с осторожностью собрать их, будто это рассыпавшиеся хрустальные бусинки».

Орна, слушавшая Нири с большим вниманием, замечает еле слышно:

– Удивительно, я об этом совершенно не думала! Я действительно стараюсь быть несколько иной мамой, да и не такой всемогущей бабушкой, как я себе это представляла. И у меня и в правду появилась возможность кое-что изменить. В конце концов, я еще превращусь в бабушку, безумно балующую своих внуков…

Нири обращается к группе:

– В течение всей недели я много думала о нашей прошлой встрече, о том, что в ожидании первенца и вы, и ваши дочери погружены в проблемы материнства. Когда я вспоминаю все наши занятия, я вижу, что каждую из вас в той или иной форме волновали эти вопросы. К примеру, мы говорили о страхе перед приближающимися родами с позиции матери, боящейся за свою дочь; мы обсуждали перемены, которые происходят в вас в период, когда ваши дочери вступают в новую жизнь. Слушая сегодня Орну, я понимаю, что перемены в семье – это возможность для вас пересмотреть свое отношение к материнству и, если необходимо, внести поправки. Другими словами, ваши дочери осваивают новую для них роль матери; вы же делаете то же самое по отношению к ним, но уже на следующем жизненном витке.

– Я с вами полностью согласна, – живо вступает в беседу Мики, – в последнее время я часто задумываюсь над ошибками, которые совершала, о том, что сегодня я бы поступила иначе. В молодости я больше была занята работой, чем детьми. Теперь это не повторится, – качает она головой.

Элла смотрит на Мики, и с удивлением замечает новое выражение на ее лице: не резкое и решительное, а мягкое, спокойное, возможно, и не чуждое для самой Мики, но совершенно неожиданное для Эллы.

– В целом я себя не обвиняю, – продолжает Мики, – нам было тогда очень тяжело. Мне было всего лишь двадцать, когда я родила сына, и двадцать четыре, когда родилась дочь. Я, можно сказать, взрослела вместе с детьми. Из-за того, что над головой висела ссуда на квартиру, мы жили более чем скромно, и я должна была работать. Как начинающий редактор я брала ночные смены, чтобы днем быть дома. Но оставаться с детьми после ночи – это вроде как «быть и не быть»: это, возможно, быть около них, но не с ними. Тогда я этого не понимала. И мой муж – тоже. Он врач; несколько лет мы общались посредством записок: «Привет, я на дежурстве, пока!» Я ведь, по сути, и не знаю, как они росли. Я не думаю, что была плохой матерью, но все-таки – недостаточно хорошей. Хотя у меня и выросли чудесные дети, но мне ясно, что многое я могла бы сделать иначе, что сегодня я бы отнеслась к ним с большим вниманием. В доме, в котором выросла я, дети делали то, что им говорили родители, без лишних вопросов, отчего и почему. Даже если у меня и было свое мнение, я твердо верила, что мои родители всегда правы. И если мой отец говорил, что этот цвет голубой, я тут же соглашалась. Неважно, что в душе я думала, какой же он голубой, но возразить отцу вслух я не смела. Мне кажется, что по отношению к моим детям я вела себя примерно так же, может быть, чуть помягче. И я так же будто бы не замечала их. И всегда настаивала на своей правоте, утверждая, что я как мать знаю лучше. Я во многом походила на своего отца. Если я говорила что-нибудь и мой сын пытался меня исправить, потому что я ошибалась или он считал иначе, я категорически отказывалась его слушать: я взрослая и нечего ему вмешиваться. Но и дети воспитывали меня. Когда мой сын подрос, он объявил, что не намерен продолжать учебу. Сколько я с ним ни беседовала, уговаривала, даже угрожала…