Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А он ее любит. Наверное. Иначе как еще можно назвать это наваждение в его голове, если не любовью? Только он никому не признается в этом, даже Сержу, единственному близкому человеку. Хотя тот явно что-то подозревает, то и дело говорит про Ярославу. Каждый раз, когда Серж называл ее имя, Игнату становилось не по себе. Ему хотелось крикнуть: «Не произноси ее имя, я сам хочу его произносить!» Но он молчал. Уходил в себя или просто переводил тему.
Любовь. Простое слово из шести букв, а сколько в нем боли. Игнату не нравилась эта боль, но еще больше он бесился из-за того, что не мог выбросить Ярославу из головы, зажечь с другими девушками и просто забыть обо всем. Просто на хрен все из башки.
Не получалось.
Из-за отца, в высоком ай-кью которого Игнат начал сомневаться, ему пришлось работать. В головном офисе, на должности мальчика «принеси-подай» наравне с несколькими новичками. Его шефом был суровый мужик, который не стал миндальничать с сыном босса, а заставлял работать. И если Игнат отлынивал или делал работу плохо, шеф устраивал разнос на весь офис. Раньше бы Игнат хлопнул дверью и свалил, послав всех и каждого на три буквы. Но сейчас он не мог позволить себе этого — должен был быть паинькой, чтобы отец не разозлился еще сильнее. Поэтому делал все, что ему говорили, но при этом завел «черную тетрадь», в которую мысленно записывал всех, кто его бесил. Странно, но спустя неделю ему даже начало нравится то, что он делал. Игнат постепенно начал вникать в работу и кое-что понимать, хотя, если честно, бизнес отца был для него темным лесом. А еще работа помогала ему меньше думать о Ярославе и о том, что произошло.
Отец зря не поверил ему. Потому что Игнат не лгал ему. Он действительно слышал разговор мачехи с кем-то по телефону и сразу же понял, о чем она говорит.
Лена подставила отца. Скорее всего, залезла в его компьютер, скачала нужные файлы и передала кому-то. Только кому? И зачем она сделала это? Может быть, ее специально подложили под отца? Игната мучила эта мысль — почему отец повелся на нее? Он ведь реально влюбился, поплыл от нее как пацан. Что эта Лена сделала с отцом?
И что с ним самим сделала ее дочь?
К Ярославе он не чувствовал больше ненависти и злости, до него будто дошло, что она не виновата в том, что делает ее мать. Она верила ей и не могла идти против нее так же, как он не мог идти против своей матери, хотя сегодня, кажется, она перешагнула черту. Ему не нравилось слушать, когда она говорит гадости о Яре. И вообще слушать ее не нравилось. Мать то проклинала отца, то жаловалась на судьбу, будто позабыв о сыне.
Только любовь и боль — вот что осталось в Игнате. И сожаление, что они с Ярославой не могут быть вместе.
Мачеха вышла сухой из воды — ей повезло. Выпуталась и подставила его самого. Отличный ход. Но он не собирается сдаваться. Игнат целенаправленно сделал вид, что раскаивается, что перепутал, не так понял, был на эмоциях… Что будет работать и вообще сделает все, чтобы вернуть расположение отца. Но на самом деле Игнат решил затаиться. Он выведет мачеху на чистую воду, это лишь дело времени. А пока она пусть думает, будто бы он смирился.
Игнат не собирался дать ей возможность разрушить жизнь отца. И пусть пока что отец ведет себя как идиот, он переждет и сделает свой ход конем. Только чуть-чуть попозже. А пока будет наблюдать.
И любить Ярославу.
Но никогда не признается в этом. Никому.
С этими мыслями Игнат взял книгу — он читал то, что читала Ярослава, и это будто помогало ему быть ближе к ней. И вышел из библиотеки, но возле спальни сводной сестры замедлил шаг, надеясь, что она выйдет, и он увидит ее. Но нет. Дверь не шелохнулась.
Ему представилось, как она засыпает, и Игнат улыбнулся. Тогда, ложась спать, он впервые мысленно назвал ее Ясей.
Глава 64. Зависть
Могут ли деньги менять? Раньше мне казалось, что да, и что богатство и положение портят людей, но став падчерицей одного из богатейших людей города, я поняла другое — меняется отношение. Когда другие люди начали узнавать, что теперь мой отчим — Константин Елецкий, они начинали иначе со мной общаться.
Кто-то отстранился, как Настя Крылова, которую раньше я искренне считала своей подругой. Она вдруг стала делать вид, что не слышит меня и не видит. Не замечала в компании, перестала переписываться со мной в личке, лишь изредка отвечая на мои сообщения в беседе группы и нашем общем дружеском чатике. В общем, отстранилась, хотя пару раз я ловила на себе ее долгие задумчивые взгляды, и это, честно сказать, мне не очень нравилось. Она больше не была той веселой и легкой в общении девчонкой, от нее веяло отчуждением, и это напрягало.
Кто-то, наоборот, начал общаться со мной так, будто бы мы были лучшими друзьями, хотя в конце прошлого семестра мы всего лишь перекидывались общими фразами. Несколько одногруппниц и одногруппников буквально атаковали меня своим дружелюбием, от которого мне становилось не по себе. Меня начали звать на все тусовки, хотя раньше я никогда на них не бывала, и ненароком пытались через меня пригласить и Игната Елецкого, думая, наверное, что мы с ним реально общаемся как брат и сестра. Мой статус в глазах таких людей вдруг необъяснимым образом поднялся так высоко, что мне становилось не по себе от ослепительных улыбок, бесконечных заявок в друзья и комплиментов, от которых отдавало фальшью. Меня звали на дни рождения, на пикники, на свидания. В кино, кафе, в клубы. Меня хотели видеть всюду, но я этого не хотела.
Если поначалу я растерялась, то спустя недели две после начала учебы взяла себя в руки и стала более уверено отказываться от заманчивых предложений потусить вместе или сходить