Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторая часть — московская — в неё включаются все истории с Гелой, Фертовским и Викой, Вадимом, и, конечно, Николаем и Надей. Интересен образ Гелы и её мужа, особенно в контексте современной фантастики и увлечения мистицизмом действительно большим слоем общества. Конечно, благодаря сну Нади, образ Гелы читаем с самого начала, она сразу является как демон, соблазняющий Николая, проникающий таким образом в его жизнь и вредящий ему и, главное, Наде. Помня о том, что счастью героев будем мешать женщина "с небесным именем", читатель сразу выделяет её из прочих персонажей и опасается с первого же появления, с первого же упоминания Фертовским-старшим, хотя он и не называет её по имени. Интересна и заметна, конечно, этимология имени: с одной стороны, имя действительно небесное — "Ангела", с другой стороны, форма "Гела" напоминает о булгаковской Гелле — живом мертвеце, вампире и приспешнице Воланда. Её увлечения колдовскими чарами, славянской демонологией окрашены негативной энергетикой, и она предстаёт как самый пугающий и опасный персонаж, к тому же способный принимать облик смерти-Мараны и ночной бабочки-вампира.
Разрешение всех московских перипетий происходит в третьей части — в беляниновской (плюс эпизоды в Генуе, связанные с превращением Николая). Она как бы делится на две части, завершая и разрешая два крупных сюжетных конфликта: первый — ссора Николая и Нади. Именно в Беляниново, которое подруги Вика и Надежда воспринимают как мистическое место (и оно действительно такое, судя по тому, что после борьбы с Мараной Надя видит указатель на Беляниново), — именно там совершается их примирение и возвращение взаимопонимания. Второй раз Беляниново помогает Наде избавиться от дьявольского наговора Гелы и справиться с Мараной, вновь именно там появляется Мария Ивановна, это сфера её обитания, хотя и есть эпизод их встречи в московской квартире — но он уже относится к эпилогу, к этапу разрешения сомнений и последних вопросов конфликтного и сюжетного характера. Беляниново, судя и по первой, и по второй книге, составляет (отчасти вместе с Сейшелами и Генуей) второе пространство произведения. В сфере реальности существует Москва (в первой части также Казахстан) — в ней быт, повседневность, даже если она окрашена мистикой. Бытийное же находится в иной сфере, больше связанной с потусторонним миром. К этой сфере относится, в первую очередь, Беляниново — это пространство, находящееся в ином измерении, наиболее открытое как чудесам (встреча Нади и Николая в первой части), так и колдовству (эпизод с баней в первой части, сцена с Мараной во второй части). Также более относятся к сфере нереального, иного измерения Генуя, где происходит превращение Николая в кошку, и Сейшелы, где оба героя оказываются в земном раю, в котором существование и жизнь протекает в других временных и темповых рамках. Стык двух миров — квартира Нади и Николая, главных героев. Здесь обнажается первородная сущность влюблённых — они предстают как Адам и Ева — сосредоточены друг на друге, влюблены и абсолютно счастливы. Их слитность с природой (эпизод с дайвингом или в ботаническом саду) подчёркивает эту ассоциативную связь с библейским мифом.
Путь последующих приключений героев — необходимый путь испытаний каждой любящей пары, стремящейся сохранить счастье и любовь. Я как раз добралась до сути, к которой вела: если первая часть книги "Я тебе посылаю любовь" была посвящена идее женского счастья, которое даётся человеку после длинного пути самопознания и самораскрытия и даже полосы трудностей и неуспеха; то вторая часть — это проблема, о которой не задумываются многие романтические дилетанты-писатели — о том, как удержать и сохранить счастье. Искусство героини — в умении и понимании науки сохранения того, чего она добилась путём сложных переживаний — своего благополучия, священного для неё чувства и взаимопонимания, а главное — гармонии с близким и самым дорогим ей человеком.
Параллельно автор решает и проблемы нравственности (Виктория), и проблему чёрной, губительной зависти (Ангела), и проблему социального высокомерия успешных людей (Владимир Григорьевич Фертовский) и разрабатывает отдельные бытовые мотивы. Поэтому в романе соединяются черты детектива ("расследование" Вики и Нади об Ангеле), любовного романа (первая "сейшельская" часть), буколики (там же), жанровой повести (путешествие Нади в прошлой и фрагменты бытоописания крестьянской жизни), сентиментального романа и "магического реализма", сплетающего воедино реальный и ирреальный планы событий. В центре же — главная идейная линия: мало получить счастье путём испытаний — надо пронести его через быт и жизнь, сомнения, убеждения, споры и сложности, что гораздо тяжелее, чем "бороться и искать, найти и не сдаваться", чем преодолевать невероятные приключения, достойные романтических героев Вальтера Скотта. Как пишет один из моих любимых классиков: "…подобное предприятие очень трудно. Гораздо легче изображать характеры большого размера; там просто бросай краски со всей руки на полотно, черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечу чёрный или алый, как огонь, плащ — и портрет готов…" — как нарисовать романтического героя проще, чем человека заурядного, обычного, со всеми его психологическими и бытовыми чертами, да нарисовать так, чтобы он был интересен и увлекал читателя — так же гораздо труднее писать роман об обычной повседневности, чем о невероятных приключениях, рисках, опасностях! У автора в центре внимания как раз бытовая ситуация — семья из двух любящих людей. Но чтобы сохранить чудо их любви, необходимо пройти целый ряд трудностей, которые воплощаются то в бытовых формах (ревность Николая), то в невероятных мистических приключениях (колдовские поступки Гелы). Любовь у героев проходит самые тяжелые испытания — ревностью, завистью, непониманием — и, благодаря главной героине, она не только сохраняется, но и крепнет, что доказывается финальной вестью Нади о ребёнке.
Последняя глава эпилога — о фильме — очень трогательный момент, оставляющий финал открытым. Жизнь книги переходит в новую сферу, перевоплощается в новое явление — в область мечты о кино, плюс, как мне кажется, это очень характерный для нас, дилетантов, ход: мы ведь часто пишем о том, о чём мечтаем или размышляем, но не знакомы на практике, особенно в период романтических мечтаний — и оканчиваем наши произведения не только счастливо, но ещё и тем, о